Попутно мне хотелось углубиться в историю этого места и отыскать памятный камень на месте раскопок селища древних славян периода железного века. Археологические изыскания проводились в Дедново в 1996-1999 годах сотрудницей института истории НАН Беларуси археологом Аллой Ильютик при активной помощи бобруйских школьников и их педагогов.
В культурном слое пойменной террасы тогда были обнаружены фибулы, медная римская монета, железный наконечник стрелы, ножи, серпы, коса, глиняные пряслица и груболепная керамика, а также более поздний материал IX-XIII веков — обломки гончарной посуды, стеклянные бусы, предметы из железа и бронзы. Находки пополнили коллекцию Бобруйского краеведческого музея.
Любопытно, что топоним Дедново на некоторых исторических картах фигурирует как Деднов, поселок Деднов или хутор Деднов. На карте Минской губернии Фитингофа есть Деднево с пояснением в скобках (Гороховка). На специальной карте Западной части России Шуберта 1826-1840 годов находим Дядно. Такие разночтения можно списать на фонетические предпочтения тогдашних составителей карт или простую невнимательность. Одно не вызывает сомнений — до середины XX века Дедново оставалось отдельно стоящим хутором или поселком по обе стороны Слуцкого шоссе в пойме реки Бобруйки.
* * *
Свой пеший маршрут я начал от остановки автобуса №5 с «благозвучным» названием «МПМК». Эта аббревиатура осталась от механизированной передвижной моторизированной колонны №243, которая когда-то размещалась поблизости. Сегодня предприятия уже нет, а на память о временах промышленного расцвета остались ветшающее здание конторы и многоэтажное общежитие.
Справедливости ради стоит сказать, что западная городская окраина выглядит вполне цивильно. По мощеной дорожке симпатичной аллеи рабочие катят тачку с известью, белят стволы деревьев. Солнце щедро пригревает, и лишь пронизывающий ветер мешает наслаждаться весенним благолепием.
* * *
Тропинка тянется на юг вдоль железнодорожных путей. С каждым десятком шагов насыпь поднимается все выше, скрывая из глаз окрестности. Вскоре над ровной грядой щебня остаются видны лишь верхушки деревьев. Хотя, конечно, явление это кажущееся. На самом деле полотно «железки» совершенно ровное, без подъемов и спусков, а понижается сам рельеф, плавно спускается к реке.
У воды по обеим сторонам видна автомобильная колея. Оказывается, здесь есть брод! Сколько воды в самом глубоком месте, можно только гадать. По колено, или больше — проверять ранней весной не хочется. Внедорожник легко проедет, а вот мне не перебраться. Единственный путь на другой берег — карабкаться на высокую насыпь и переходить по мосту.
На верхотуре шквалистый ветер буквально валит с ног, порошит глаза пылью. На зубах скрипит песок. Панорама сверху открывается одновременно величественная, и печальная. Словно прочерченная под линейку лента Бобруйки тянется к горизонту между гектаров пожухлой травы. Канализированное русло кажется безжизненным и напоминает канаву.
Совсем другая картина — на противоположной стороне, где река не подверглась спрямлению. Там Бобруйка течет вольготно, легкомысленно закладывает петли и извивы, вдосталь напитывается живительной влагой из заболоченной поймы, созерцательно замедляется перед бобровыми плотинами, кокетливо украшает берега развесистыми вётлами.
Именно такой — полноводной и живой — была еще столетие назад река, давшая название нашему городу. Такой же — извилистой и заболоченной — предстает она на военно-топографической карте Российской Империи 1846-1863 гг. Ф.Ф. Шуберта и на карте-верстовке Управления военных топографов 1910 года.
Несмотря на то, что Бобруйка питается из окрестных болот, вода в ней чистая и прозрачная. У брода на мелководье рябит волна, омывает упавший с насыпи гранит. На дне видно каждую песчинку, каждый камушек. Но это до поры, до времени — пока еще студеная вода. Органики с полей в воду попадает много, оттого в теплое время речка цветет и зарастает рогозом.
Тропинка на другом берегу плавно взбирается между колючими зарослями робиний — к лесопосадке с березовой аллеей. Белые стволы на фоне ветреной мартовской лазури выглядят торжественно, как флаги шотландских парусников на рейде. Пронзительное сочетание белого и голубого ассоциируется с прохладной весной до появления первой зелени.
За лесочком открывается ширь до самого горизонта. Внизу за спиной маячат белые коттеджи поселка Южный, справа виднеются скромные хатки деревни Дуброва, а впереди на трассе чуть слышно шумят автомобили, спешащие в сторону Глуска. На поле тихо, только ветер свистит в узловатых ветках одинокого дуба на краю мелиоративной канавы.
Мартовская пастораль нарисована приглушенными оттенками охры. Лишь кое-где на серо-коричневом холсте пробивается робкая зелень. В сухой траве при дороге на солнце греется обомшелый валун. На сухой тополиной коре «расцвели» желтые лишайники.
У насыпи железнодорожного переезда натаяло небольшое озеро. В природном зеркале отражается небо, опушившиеся вербы и проезжающие по дороге грузовики. Маленький черный жук пересекает тропинку у моих ног, героически забирается на острый камень щебенки и замирает на вершине своей «горы». Жук шевелит усищами и греется на солнце. Вместе с жуком весенним теплом наслаждаюсь и я.
* * *
Перспектива возвращения в шумную городскую суету удручала, но и время поджимало. Солнце уже клонилось к закату, а мне еще предстояло найти археологический памятник. Трудность заключалась в том, что у меня не было ни малейшего представления, где конкретно он находится.
Из описаний в интернете следовало, что раскопки проводились на левобережной пойменной террасе Бобруйки. Некоторые сайты, претендующие на роль географических путеводителей, дружно приводили одни и те же координаты. Но при первом взгляде на карту, стало понятно, что проставлены они были «от балды».
Поэтому я избрал самую простую и верную тактику — идти вдоль русла вверх по течению и внимательно смотреть по сторонам… И первое, что увидел, оглянувшись — клубы густого сизого дыма над лесопосадкой у «железки», где буквально час назад проходил я сам.
Что и где горит, с расстояния в три километра было не разобрать, поэтому объяснения по телефону с дежурным МЧС вышли долгими и путаными. Вскоре однако со стороны Ванцетти послышался вой пожарных сирен. К тому моменту столб дыма уже был хорошо заметен издалека.
Причина возгорания мне доселе неизвестна, но сухая трава и сильный ветер — очень опасное сочетание. Для беды достаточно небрежно брошенного окурка… Оговорюсь сразу, я не курю, и при себе у меня не было ни спичек, ни зажигалки.
Происшествие немного отвлекло от поставленной цели. А меж тем разбитая грунтовка уводила меня вдоль линии водозаборных станций в сторону Скрипочки.
Я периодически приближался к линии уреза воды, но подойти совсем близко не получалось: роскошная трясина со следами работы бобров надежно ограждала частную жизнь Бобруйки от нескромных взоров. Именно здесь река еще сохранила свой первозданный вид, именно здесь, в зарослях, камыша и рогоза ей дышится легко и свободно.
На пригорке через поле уже маячили корпуса пивзавода, а заветного камня все не было видно. Пришлось просить помощи знатоков. Помогла Людмила Добровольская, педагог дополнительного образования Центра туризма краеведения и экскурсий детей и молодёжи города Бобруйска. По телефону шаг за шагом Людмила Николаевна направляла меня на местности, где она сама часто бывает на экскурсиях со своими воспитанниками.
И оказалось, что камень-то был совсем рядом! Сразу за переездом у пивзавода на 1-м переулке Нахимова, на окраине поля! На валуне при дороге укреплена жестяная табличка «Гісторыка-культурная каштоўнасць. Селiшча. Другая чвэрць I-га тысячагоддзя н.э., IX—XIII стагоддзі». Вот ведь! Отсюда до автобусной остановки на Бахарова не больше шестисот метров, а я прошел почти восемь километров.
Но, конечно, не зря.
