– Поллад, один из концертов «Золотого шлягера» называется «Песни нашего двора». А какие песни звучали во дворе вашего детства, вашей юности?
– Звучали песни Рашида Бейбутова, звучал крик Тарзана. Мы пели также итальянские, неаполитанские песни. Вместе с Магомаевым, с которым жили в одном дворе. Часто приходилось драться — двор на двор. Но мы с Муслимом всегда были на одной стороне.
– А потом, в творчестве, был ли Магомаев вам конкурентом?
– Никогда. Он на 3 года старше меня, и я всегда относился к нему с уважением, как к своему старшему товарищу. Что касается творчества, то я всего лишь композитор, поющий свои песни. А Магомаев – это действительно масштаб, это потрясающий голос, это великий артист. И он, кстати, всегда тепло отзывался о моей работе на сцене. В общем, у нас с ним никогда никаких раздоров даже не намечалось.
– В союзные времена вы были завсегдатаем телевизионных «Огоньков». Давайте попытаемся вспомнить эти популярные в народе программы.
– Да, «Огоньки» всегда люди смотрели с интересом. Кстати, во время съемок иногда завязывались дружеские отношения на долгие годы, как, например, у меня с Толей Фирсовым (знаменитый советский хоккеист – авт.) после того, как мы на «Огоньке» посидели за одним столиком. Бывали и комичные ситуации. Помню 1966 год, мой первый “Огонек”. Передачи с Шаболовки тогда шли живьем в прямом эфире. Ведущие — Майя Кристалинская и Юра Гуляев, который по сценарию должен был объявить мой выход. Но он никак не мог выговорить мою фамилию и попросил замену. Меня объявила Леонтьева, которую я после этого считал своей крестной. А лучше всего фамилию Поллад Бюльбюль оглы, при написании которой всегда делали как минимум три ошибки, объявляла Света Моргунова — очень правильно, четко.
– Были провалы в вашей богатой концертной деятельности?
–Тьфу-тьфу-тьфу, пока не было. Однажды в Азербайджане прямо посредине выступления пропал свет, но ничего... Вот в концерте открытия «Золотого шлягера», если заметили, я не успел вступить вовремя. У вас во дворце звук из колонок, которые подвешивают сверху, доходит раньше, чем из тех, которые стоят на сцене. Я вышел – и не могу понять, когда надо петь. Пианист мне рукой машет, а я не слышу толком ничего. Гляжу на подтанцовку – девушки тоже в замешательстве, но кое-как зацепились за мелодию. К счастью, теплый зрительский прием помог мне выйти с честью из этого непростого положения.
Однажды, еще в брежневские времена, был вообще обескураживающий случай. Гастролировал я по Казахстану, и, помимо запланированных концертов, возникла необходимость выступить еще в нескольких колхозах Целиноградской области. В то время там были такие крупные богатые хозяйства. А тут вдруг я простыл, чувствую себя ужасно. Что делать? Ладно, думаю, заранее намеченные концерты, на которые билеты уже раскуплены, отработаю, а дополнительные придется отменять. Но председатель одного колхоза уперся — и ни в какую: выступай и все!
Я ему отвечаю: «Не могу, заболел». А он свое: «Ничего не знаю, труженики полей ждут». Потом еще из обкома партии позвонили, но уже не с приказом, а со слезной просьбой: «Поллад, дорогой, уступи. Он от своего не отступится, до Москвы дойдет. Если бы ты знал, как он нас всех уже достал...». В общем, вижу, никуда не денешься, придется выступать.. Но я на всякий случай — авось сработает – говорю этому настырному председателю: «Концерт в Целинограде у меня заканчивается около десяти вечера, так что раньше двенадцати ночи я у вас не появлюсь». Его это ничуть не смутило: «Отлично, нас любой вариант устраивает».
Спел я свой основной концерт, затем пока отдохнул, пока аппаратуру погрузили, пока доехали до этого колхоза – уже половина третьего ночи. Клуб большой, современное такое здание на 600 мест. Захожу в него – и аж присел – битком! В такое позднее время! Многие зрители с детьми. Пел я в ту ночь часа три с лишним, выдал все, что знал. После концерта, уже в шесть утра, восторженное руководство колхоза закатило огромный банкет, который закончился только к обеду. А через день в «Советской культуре» появилась разгромная статья, в которой говорилось о том, что известный певец Поллад Бюльбюль оглы дает по ночам «левые» концерты.
Я тут же звоню председателю: «Ну, видишь, что получилось? Давай, надевай свои медали, ордена, дуй в Москву...».
Надо сказать, что он оказался действительно пробивным мужиком, дошел до одного из секретарей ЦК КПСС, ударил там по столу... В общем, появилось опровержение. В истории «Советской культуры» того времени это был единственный случай когда газета признала свою ошибку.
