«За последние 3-4 года получил от Сергея Ивановича Граховского десятки писем, – пишет Наум Сандомирский в книге «Отложенный портрет», изданной в 2000 году. – В них наши эпистолярные отношения прогрессировали от бесстрастно-официального «Уважаемый тов. Сандомирский» до эмоционально окрашенного «Дорогой Наум». Кроме того, было много личных встреч, последовавших уже после книжного очерка «Три дня с Сергеем Граховским».
Говорю об этом, разумеется, не для того, чтобы каким-то образом подчеркнуть более близкий уровень наших отношений. Не мой «жанр». Просто все это время имел возможность лишний раз убедиться, что талантливые, творческие люди стариками не бывают. Что человека нельзя оценивать по параметрам «высокой моды». И если у него есть свой стиль, он всегда современен. Что человека и на девятом десятке может одинаково раздражать глупость юношей и маразм стариков. И если правда, что каждый человек реализует себя, как попытку, то вся его жизнь – движение к себе, к центру, а не от себя, к периферии. Да и вообще, как справедливо считал один французский художник, портрет никогда не может быть закончен, а только отложен. Вот почему нравственные уроки, которые негласно беру у Сергея Ивановича уже много лет подряд, продолжаются.
Урок первый: перед творчеством все равны
Поэт и художник… Они разговаривали уже больше часа, и я «пил вино» их беседы. Оба эти понятия уже не разделялись, так как основные исходные материалы одного и другого – образ, чувство, метафора… Художник всегда в душе поэт и наоборот. Особенно, если это такой виртуоз слова, как Сергей Иванович Граховский и такой мастер кисти, как Иван Петрович Булгаков. Именно они в тот теплый солнечный сентябрьский день составили такой неожиданный дуэт.
Очень большое место в разговоре занимала «гулаговская» тема. Как один, так и другой знают о ней не понаслышке. На себе почувствовали все «прелести» репрессивного режима. Особенно Сергей Иванович, которого «удар чекистского грома» на два десятилетия выбил из литературного процесса. Да что там литературного – просто лишил нормального человеческого существования. Попал туда, даже не увидев первого поэтического сборника: набор беспардонно рассыпали. Чего уж там церемониться с «врагом народа».
Не сохранилась книжка, но сохранилось более существенное – душа. Пропущенная через «мясорубку» лагерей, она осталась чистой и светлой. Убедительное свидетельство тому – первый же послетюремный поэтический сборник с символическим названием «День рождения», шедший аж в 1958 году. А его «солженицынский» опыт тоже не пропал даром – нашел свое воплощение в замечательной повести «Зона молчания». Своеобразный репортаж с той стороны колючей проволоки. О судьбе вечных ссыльных и «Синие снега Сибири».
Но не эта щемяще-трагическая нота стала основным фоном разговора. Он главным образом определялся целью визита. Сергей Иванович давно слышал о своем талантливом земляке и наконец захотелось познакомиться поближе. Разорвать существовавшую до сих пор дистанцию. Одно дело слышать о работах и об их творце, совсем другое – очное знакомство.
Оно превзошло все ожидания и имело очень конкретные последствия. По рекомендации поэта в Глуск специально приехал корреспондент «Народной газеты», который просто не мог не «клюнуть» на такую «приманку». Иначе, чтобы он был за журналист. Ведь Граховский так восторжен, так убедителен в рассказе о художнике, что визит к провинциальному живописцу, как бы запрограммирован.
Более того, Сергей Иванович, которого не смутили ни возраст, ни расстояние, охотно высказал желание быть гидом. Соблазн очередной встречи с творцом, с родными местами оказался сильнее собственных «болячек», всяких прочих доводов и соображений. Ну чем не урок благожелательности, умения искренне радоваться таланту другого человека. Будь это художник, поэт, музыкант… На фоне нередкой в творческой среде зависти такой урок оказался очень полезным, актуальным.
Урок второй… И не только архитектурный
В один из его очередных приездов шли по местечку. Он очень любит такие пешие прогулки, каждую из них связывая со своим прошлым. Идем, спокойно разговариваем. И вдруг Сергей Иванович буквально «взорвался» по поводу строительно-архитектурной серости, которую узрел по улице Кирова. Дескать, как можно сегодня возводить такие невзрачные, без всякого эстетического посыла коробки, думая только об их исключительно функциональном значении.
До сих пор хорошо, почти буквально, помню сказанную им по такому поводу фразу: «Да, черт возьми, стыдно же перед потомками… Что о наших мозгах, о наших строительных возможностях скажут?». И действительно, в тот момент грустно подумалось, что одни оставляют Колизей, Парфенон, Собор Парижской Богоматери, а другие… Конечно, в данном конкретном случае речь шла всего лишь о жилых домах. Но ведь и их в конце концов действительно можно строить жизнерадостнее, а не по казенно-казарменному типу. Так, как это сделано, скажем, в отдельных случаях в районе «семи ветров». Или на той же улице Кирова несколько позже сумели те же строители из старого неказистого общежития «соорудить» очень симпатичный жилой дом. Но это большая и отдельная тема. Тогда же думалось о том, какой же обостренной совестью, душевной организацией надо обладать, чтобы уже сегодня заботиться о своем реноме перед потомками на фоне ожидающей всех нас вечности. Тоже, как говорится, штрих, но очень красноречивый.
Урок третий, профессиональный…
Приближалась в районе некая очередная юбилейная дата и газете захотелось по-своему «отметиться»… В этом плане посчитали за лучшее организовать ряд выступлений известных земляков. Ну как тут «проскочишь» мимо такой колоритной фигуры, как поэт Граховский.
Он связан главным образом с одним эпистолярным «нюансиком». Случился еще в годы, нынче принятые называть «доперестроечными».
Вот только действовал по общему рецепту, на чем и «погорел». Бодро написал за Сергея Ивановича пафосный текст и в ожидании триумфа, сопровождаемого бурными аплодисментами, послал ему на визирование. В успехе конечного результата был уверен, ибо написанное казалось талантливым. Что-то среднее между ранним Фадеевым и поздним Симоновым.
Он в ту пору, как оказалось, поправлял здоровье на Рижском взморье, считавшемся тогда родными просторами. Поэтому и ответ аж из Юрмалы получил с некоторой задержкой. И если конверт открывал под звуки моцартовской «Волшебной флейты», то с содержанием ознакомился под шопеновскую скорбную мелодию. Так, мол, и так, дорогой товарищ, но до сих пор худо-бедно писал сам. Посему, дескать, аж покраснел на фоне сдержанных прибалтийских пейзажей. И от возвышенности тона, совершенно мне не присущего, и от самой попытки сделать меня интеллектуальным иждивенцем. Урок для самонадеянного газетчика прекрасным и убедительным получился. Пафосом больше не пользуюсь, с каким бы знаком он не был. Словом, до сих пор благодарен, хотя вспоминаю со стыдом.
Уроки, уроки, уроки… Сколько их еще было. И все предметные, убедительные, основанные на личном примере. Когда тебе, ни в чем словесно не убеждая, будто говорят: «думай, как я». С Граховским достаточно хоть на момент выйти за рамки «мимолетности», чтобы как-то по-новому открывать для себя этого замечательного поэта, писателя, человека…
Тем более, что с ним всегда интересно и легко общаться. Всякий раз в таких беседах все больше проникаешься пониманием того, что по-настоящему талантливый человек не может быть схематичным, стандартным, унылым. И не то, чтобы это был некий гормональный оптимист с какой-то особой биохимией. Нет, просто очень умный человек, принимающий жизнь таковой, как она есть. А значит, с адекватной реакцией на все ее проявления.
Очень подкупают в нем и искренность, доброжелательность, отсутствие того, что называют манией величия. Никакой точно выверенной дистанции: мол, вот тут проходит демаркационная линия наших отношений. Здесь я, знаменитый поэт, а тут собеседник – нечто незначительное и второсортное. Нет, с ним дело с совсем иной системой координат. Сергей Иванович любого своего партнера по диалогу как бы изначально ставит на одну интеллектуально-этическую линию, что очень скоро делает разговор легким и приятным, без того дополнительного напряжения, которое иногда бывает в таких случаях.
Кроме того, всякий раз думалось: боже мой, какой он замечательный рассказчик! Какая удивительная память! Какая любовь к Глуску и глусчине. К людям, жившим и живущим здесь. Не потому ли всегда так тянет сюда? Любой вояж по местечку для Сергея Ивановича своеобразное движение времени. В нем, как в купе поезда дальнего следования, расположились те, кто в разные времена были попутчиками на дороге жизни. Фамилии, факты, события вспоминает так легко, будто это было не 60-70 лет назад, а только вчера. Или блокнот с записями рядом положил. Столько сочных подробностей, что уже будто ощущаешь запах времени твоих прадедов, дедов, родителей… Когда видишь такого страстного, увлеченного подробностями жизни даже в свои 86 лет красивого человека, то это несколько примиряет с мыслями о старости. Это как красота и благородство поздней осени, пушкинское восхищение ею. Хоть «время гонит лошадей», сам ямщик уверен в себе и мудро спокоен. Его не выбили из седла ни тюрьма, ни лагеря, ни болезни… Очень трудно отобрать у человека то, что называется внутренней свободой. Не поэтому ли и в январе 2000-го года в стихотворении «Стары конь» есть строфа:
Як ні цяжка яму, як ні горка,
І які не адольвае страх.
Засвяціўся агеньчык на ўзгорку
І шырокі наезджаны шлях.
Или почти в это же время пишет «Сумны жарт», где рассуждает о возможном близком уходе. Делает это спокойно, мудро, со значительной долей самоиронии. Как говорится, хоть и «сумны», но все-таки «жарт». Плюс тот «агеньчык на ўзгорку», о котором замечено чуть выше.
Словом, и в 86 лет никакого комплекса «старого вишневого сада». А значит, пока живешь, есть варианты.
Чтобы жить по принципу порядочности и гуманизма, Сергею Ивановичу не нужно делать над собой никаких усилий. Эти качества для него органичны. «В наличии» весь «джентльменский набор», дающий право называть себя настоящим интеллигентом. Когда под этим словом понимают не какую-то обязательную интеллектуальную «начинку», а состояние души. Высокое, благородное, чаще болящее за других, а не за себя.
Может, именно она, эта незаживающая боль, время от времени тянет его туда, где начиналось утро жизни. Она же потянула однажды к перу, чтобы написать замечательную документальную повесть «Мястэчка… Мястэчка…» – своеобразное документальное путешествие в прошлое. Так мог написать только по-настоящему неравнодушный, любящий родину человек.
…Много встреч у нас с ним было. Но мне почему-то особенно памятна относительно недавняя осень. Какой это был замечательный «коктейль»! Немножко сентября и много солнца. Немножко пеших прогулок и много добрых слов. Немножко поэзии и много воспоминаний. Причем, о хорошем и добром Сергей Иванович говорил с явным удовольствием, наслаждением. О плохом и плохих как бы извиняясь, что оно и они еще есть. И никакого настроения «эпилога». По-библейскому принципу: уныние – второй грех. Для него, насколько я давно понял, жить – участвовать, сопереживать, помогать… Это еще раз попутно к вопросу о настоящей интеллигентности.
Вместо эпилога
Открыл недавно (январь 2000-го) одну республиканскую газету, а там подборка его новых стихов. Подумалось: как здорово, что у поэта душа и сердце старятся значительно позже тела. А, может, вообще не старятся. И еще обратил внимание на такую деталь. Они не столько о себе, сколько о тех, кто придут на смену. У одного из стихотворений был даже конкретный адресат: «Нашчадкам». Есть там такие щемящие строки:
Вы дзеці мае і любімыя ўнукі,
Агеньчык надзеі і сёння не згас.
Малюся за розум, за здатныя рукі,
За вашае шчасце, малюся за вас!
Ну разве это не то, о чем уже сказано?! И, наконец, не могу не привести еще и такие его строчки: «Ты скажаш, што песня яшчэ не прапета. Што сёння вясна, а не бабіна лета». Да, дорогой Сергей Иванович, именно это и хотим мы вам сказать. Согласен, красивая старость встречается не так уж часто. Тут нужно смотреть на вещи трезво. Нишу благородно-красивых стариков не назовешь переполненной. Но в любом случае вы – приятное исключение. Кроме всего прочего, наши воспоминания делают вас моложе. В них вы всегда красивы, импозантны, благородны, человечны… Вот почему на вашем календаре даже не «бабіна лета», а та самая весна, на которую надеетесь. Ведь душа-то у вас не совсем обычная, а поэтическая!»
Продолжение следует!
* * *
Приглашаем всех читателей поделиться своими воспоминаниями, фотографиями и историями о Глуске 1950-60-70-80-х!
Ваши личные истории и уникальные моменты, запечатленные на снимках, помогут сохранить богатое наследие местечка и создадут полное представление о его жизни. Вместе мы можем собрать ценные материалы, которые отразят дух и атмосферу Глуска, и подарим будущим поколениям возможность узнать о его прошлом. Не стесняйтесь делиться своими находками и воспоминаниями – каждая история имеет значение!
Электронная почта корреспондента: o.janushevskaya@yandex.by или оставьте свои координаты, кликнув на надпись «связаться с редакцией» внизу на главной странице сайта.
