Ранее опубликованные части: часть 1, часть 2, часть 3, часть 4, часть 5, часть 6, часть 7, часть 8
«В семье все говорили, что именно навозная куча ее и спасла»
Нина Андреевна Киринская (в девичестве Глаз) родилась в Заполье 18 января 1946 года и жила здесь до поступления в институт. Сейчас живет в Глуске.
– Нина Андреевна, расскажите о вашей семье.
– В Заполье жили мои предки по линии деда Ивана Даниловича Глаза. Бабушка, Анна Емельяновна, родом из деревни Балашевичи и в Заполье приехала после замужества. У них родились дети: Оля, Феврония (звали Хауроння), Феня (по паспорту Феодосия), Карп, Елена (все звали ее Геля) и моя мама Евдокия (Дуня). Из всех детей только моя мама осталась жить с родителями. Феня переехала в Глуск, Елена в Калатичи, Карп до войны жил в деревне Барбарово.
Дед Иван умер от тифа во время войны. Тогда многие болели в деревне. В нашей семье болели все, но хуже всего было дедушке и тете Геле. Это случилось ранней весной. Во дворе лежала большая куча навоза и что-то потянуло тетю Гелю, захотелось там, прямо на куче, полежать. Не знаю, как ей эта куча помогла, что сработало, но она поправилась. В семье все говорили, что именно навозная куча ее и спасла. А вот дед не захотел полежать на навозе и умер. В результате после этой эпидемии в живых остались Феня, Дуня, Карп, Геля и бабушка Анна.
Я родилась в 1946 году и была единственным ребенком у мамы.
«Феня и моя мама прятались от хапуна в погребе во дворе у запольского старосты»
– О войне мама и бабушка рассказывали мало, да я и не интересовалась особо. Знаю, что Феня и моя мама прятались от хапуна в погребе во дворе у запольского старосты. Прятали их, наверное, целую неделю там. Жена старосты была кумой бабушки.
Знаю, что мамин брат Карп служил в полиции и его в 1943 году убили партизаны. Но там была очень непонятная история: говорили, что он специально пошел в полицию служить, чтобы предавать сведения партизанам. А бойцы из другого партизанского отряда этого не знали и убили его.
На кладбище рядом с моим дедом похоронен немец. Когда я была маленькая и ходила с бабушкой наводить порядок на кладбище, то очень боялась ходить рядом с могилой немца. Для нашего поколения немец, даже мертвый, был чем-то очень и очень страшным.
«Меня, лет в 7, уже отправляли пасти коров»
– Расскажите о вашем детстве. 
– У меня сохранилось фото, где я в первом классе Запольской школы. Возможно, на фотографии не все дети, которые на тот момент учились в начальной школе. Здесь наша учительница Анна Никифоровна Гусакова и ее сын Слава. На этом фото дети разных возрастов, так же как мы и учились – разные классы, но все вместе. Вот Надя Малевич, Володя Барановский, Вера Новиченок, Николай Гриневич, Нина Дрейгал (сейчас Филончикова), Иван Лапеко, Гриша (жил на поселке, фамилию его не помню), Катя Новиченок, Маруся Глаз.
В первом классе нас было только три девочки, а все остальные дети – старше. Я пошла в школу вообще в шесть лет. Мои подружки, которые жили рядом в нашем конце деревни, пошли в первый класс. Мне было скучно, и я сильно просила маму, чтобы она и меня отвела учиться. Мама сдалась на уговоры, и мы пошли к учительнице. «Возьмите, пусть посидит несколько дней здесь с ребятами. Учиться она не будет, ведь ей нет еще 7 лет. Пусть посмотрит и сама сбежит», – так в шутку просила мама. А я не сбежала, а начала учиться, да еще лучше всех!
В мое время детства в нашем теперешнем понимании у деревенских послевоенных детей почти не было. У городских школьников каникулы, а мы работаем, родителям помогаем. Коров своих пасли по очереди, обычно сосед вместе с соседом. И меня, лет в 7, уже отправляли пасти коров. Какой из ребенка пастух, но все же ходила и даже иногда с пользой (смеется). Однажды с соседкой Настей Глаз погнали коров в урочище Грузкая. А там уже недалеко и шоссе. Я говорю Насте: «Сейчас коровы убегут через дорогу, и мы их не сможем найти в бесконечном густом лесу». Но взрослые же не всегда верят ребенку. Я залезла на дерево и вижу, что наши коровы уже переходят через шоссе к лесу. Еле мы успели их догнать и остановить.
На этом мои обязанности домашние не ограничивались. Вся уборка в доме с малых лет была на мне. И это была нелегкая работа. Сейчас в домах пол гладенький и всяких средств для уборки хватает, а мне приходилось до желтизны вымывать тряпкой некрашеный деревянный пол.
Подросла и стала на речку ходить белье стирать. Принесешь, вымоешь, прополощешь, посушишь и несешь его обратно домой. Следующий этап – глажка. Утюги были на углях: их надо было распалить, сложить в утюг, чтобы он нагрелся и потом гладить.
Дети обязательно бегали за грибами и ягодами. Я, когда подросла, любила ходить за грибами одна. Перейду речку в Цариковом броду и иду дальше в лес. Уже знала там каждый кустик, каждое деревце и что под ними можно найти.
Еще мы ходили на колхозную картошку рвали траву. Складывали ее сначала в постилку, выбирали открытое место и раскладывали траву, чтобы она сохла, потом собирали и несли домой. Это у нас была такая заготовка сена для коровы на зиму. После тщательной прополки (и не один раз за сезон) колхозная картошка была чище, чем сейчас у некоторых хозяек грядки. В то время сенокос просто так не давали каждому желающему, большая проблема была запастись сеном на зиму. Женщины ходили и серпом сжинали траву из-под кустов и всяких труднодоступных мест, куда не могла попасть ручная коса колхозных косцов или козы не съели. Жуков колорадских не было, никакими химикатами картофельную ботву не обрабатывали, а всю ее сжинали и сушили как сено. Солома на подстил животным не шла, а из нее тоже делали корове еду. Были почти у каждого в деревне в хозяйстве специальные приспособления – сечкарни. С их помощью резали мелко солому, запаривали ее в деревянной бочке (иногда даже с пищевыми отходами), и корова все это ела.
Кукурузу колхозную пропалывали так же, как и картошку. Однажды я на большом кукурузном поле (оно простиралось от деревни до хутора Цагельня и еще дальше, где стоял маяк) заблудилась – растения были намного выше меня ростом. Ориентироваться умела только по солнцу, а оно как раз за густыми облаками спряталось. Нарвала в постилку травы и не могу понять в какую сторону выходить. Меня мама научила правилу потеряшки: если в лесу заблудился, не надо кидаться в разные стороны, а надо все время идти в одном направлении. В кукурузе я тоже им воспользовалась. Шла, шла и вышла под маяком, а это от Заполья километра два. Кстати, маяк этот ставили когда-то на одной из возвышенностей возле Заполья геодезисты. Я однажды даже взобралась на самый его верх. Это было крепкое, очень высокое, с лестницами и площадками внутри, сооружение. Оттуда видны были крыши домов в Пагосте (а до этой деревни больше пяти километров). Пасущиеся внизу коровы казались спичечными коробочками. На маяк я залезла быстро и легко, а вот слазить было очень страшно.
Мы ходили полоть участки колхозной свеклы, которые находились в урочище Крапивня. И тут со мной приключилась история. Я уже студенткой была. На летних каникулах домой приехала, и мы с мамой сначала вдвоем ходили на участок. Потом я поехала одна на велосипеде на прополку. А в то время в деревне Погост мужчина убил женщину и скрывался, его милиция искала. Из Крапивни на Заполье надо идти через лес. Я закончила работу на своем участке, села на велосипед и еду по лесной дороге домой. Потом боковым зрением заметила, что по лесу, параллельно моему движению бежит какой-то мужчина. Говорят, что страх придает силы. Так вот в моем случае сила обратилась в скорость – мой велосипед мчался в Заполье, как ветер.
«Почти в один момент среди белого дня вдруг стало темнеть и стемнело как ночью»
– Были ли в деревне какие-то чрезвычайные происшествия?
– Да. За огородами на поселке начинался колхозный двор. Вот однажды в жаркий летний день (примерно в 1956 году) мальчишки игрались возле колхозных скирд еще не обмолоченной ржи или ячменя, и подожгли их. Пожар был очень большой, его физически потушить было невозможно. Скирды состояли из туго связанных снопов. Самый большой огонь сбить удалось, чтобы на деревню не перекинулся, а там, в эпицентре пожара, все тлело еще, может, целую неделю. Виновных так и не нашли.
Еще один пожар был в деревне немного раньше, когда я в начальную школу ходила. Когда весной хозяйки выгоняют первый раз после зимы коров на пастбище, то зажигают церковную свечку и погоняют животное освященной вербой. Вот одна женщина (жила на поселке в самом первом доме с правой стороны) забыла в сарае горящую свечку. От нее и начался пожар. Загорелся сарай, а оттуда огонь перекинулся на дом. Кто-то из жителей деревни прибежал к школе и начал стучать в окна с криком «Пожар! Пожар!». Мы подумали, что школа горит и вместе с учительницей выбежали на улицу. Головешки от пожара летели далеко от горящего дома. Пожарные машины тогда в деревню не приезжали, а тушили, возможно, колхозной помпой. Люди из колодца ведрами набирали воду и несли к горящему дому. В деревне была бабка, говорили, что она ведьма. Во время пожара она с иконой ходила вокруг горящего дома. А потом, я своими глазами видела, как над пожарищем образовался огромный ком (непонятно что это было), поднялся ветер и его понесло куда-то в сторону. Пожар на этом остановился, никуда пламя не перекинулось.
Сарай и дом потом отстроили и сейчас он есть, правда там никто не живет, усадьба вся заросла кустами. Говорят, что сын хотел продать, а дочка была против – не договорились между собой, и все потихоньку погибает.
Было и еще одно очень необычное явление (происшествием его не назовешь), но шуму в деревне оно наделало много – мы наблюдали полное солнечное затмение. В то время по Заполью как раз проводили радио – это был, наверное, 1955 год. Солнце светило, был обычный летний день. Мы, дети, побежали купаться на речку. Почти в один момент среди белого дня вдруг стало темнеть и стемнело как ночью. Только что светило солнце, и вот уже темно. Было около 15:00, потому как в это время как раз начали выгонять колхозных коров на вечерний выпас. Коровы испугались, начали очень громко реветь. Мы, дети, тоже перепугались, выскочили из воды и бегом в деревню. Навстречу нас забирать уже бежали кричащие бабки и мамки. Похватали они своих детей и домой. А в начале деревни собралась толпа сельчан, и кто-то всех успокоил, объяснил, что это за явление. Даже принесли несколько кусочков закопченных стекол, через которые мы по очереди наблюдали за затмением. В то время ведь у людей ни радио, ни телевизора не было, да и газеты ходили не в каждый дом, поэтому такое необычное явление вызвало страх и ужас.
«Когда получали заработанное, то деревенские женщины собирались и ехали в Бобруйск за покупками»
– Мама моя, Евдокия, работала, как и большинство деревенских жителей, в колхозе: на полевые работы ходила, потом помощником бригадира (учетчиком) была. Я, когда училась в начальной школе, помогала ей на счетах вести подсчеты сколько люди отработали трудодней. На длиннющем листе бумаге (наверное, это были обои) была нарисована таблица, куда записывались фамилии всех колхозников и сколько дней они выходили на работу. В конце месяца все это суммировалось и так в течении всего года. Рассчитывали работников один раз в полгода. Когда получали заработанное, то деревенские женщины собирались и ехали в Бобруйск за покупками. Помню, мама привезла мне сапожки резиновые блестящие и пальто из бумазеи (бумазея – это плотная хлопчатобумажная ткань с начесом обычно на изнаночной стороне). На лучшее пальто у нее видно не хватило денег.
Позже, когда я уже была студенткой, мама работала кладовщиком на ферме. Ей на склад привозили зерно, муку и она это выдавала животноводам. Потом она ушла из колхоза и работала кассиром в совхозе в Калатичах.
А еще все, абсолютно все, в деревне плели осиновую стружку, за которую платили деньги. Благодаря этому занятию у многих сельчан было хоть что поесть, и они не голодали. Да и молодым парням и девушкам хотелось не только носить резиновые сапоги, а и наряжаться, хотя бы в скромные ситцевые платья.
«Первый раз в жизни лак для ногтей увидела и накрасила ногти только когда поступала в институт в Могилеве»
– Расскажите, как в деревне отдыхала, развлекалась молодежь в ваше время.
– Танцы, кино. В клубе и танцевали, и встречали с друзьями. Старый клуб был там, где сейчас Анна Петровна Глаз живет. Культурным заведением это сооружение назвать было сложно – от окон и дверей там было одно название. Нормальными были только пол и потолок. Зимой температура в помещении была, как на улице. Но молодым ведь это не преграда, все равно танцевали. Гармонист был местный, Шебеко. Хлопцы его подпоят немного, и он играет для нас весь вечер. Как вспомню сейчас, что мы зимой надевали на танцы, так страшно становится. Тогда супермодными были туфли на каучуке (считай, резиновые) и у меня тоже такие были. Вот надевали эти туфли, капроновые чулки и плясали весь вечер. И не холодно было. Парень, Володя Михеев (так мы его называли, а фамилия вроде бы Малевич) однажды пригласил меня танцевать, а у него руки – ледяные. Положит их на талию во время танца и казалось, что сейчас бок мой замерзнет. В молодости я молчаливая девушка была, боялась говорить. Но однажды в разговоре с подружками что-то речь зашла про парней. Я и говорю: «У этого Володьки Михеева, руки просто лед». С тех пор Володьку в деревне стали называть «Ледяной» (некоторые говорили «Холодный»). Наш дом стоял прямо при улице. На окнах были ставни. Внутри дома возле окна, которое выходило на улицу стоял стол. Как-то вечером вижу, что открылись ставни у нас на одном из окон. Любопытно же, кто их открыл. Я отодвинула шторку, а в окне – кулак. От кого было послание, мне сразу стало понятно (смеется).
Первый раз в жизни я лак для ногтей увидела и накрасила ногти только когда поступала в институт в Могилеве. Готовилась к очередному экзамену, а девчонки купили лак и пришли ко мне: «Нина давай тебе ногти накрасим, проверим лак».
Я согласилась накрасить только один ноготь. Положила руку и дальше учебник читаю. А они накрасили все ногти на руке – я даже не почувствовала. Когда увидела, уже было поздно – пришлось красить и вторую руку. А на экзамене по математике «споткнулась» немного на логарифмах. На этот мой промах преподаватель среагировал так: «Чем красить ногти, лучше бы выучила логарифмы».
«Колхоз посеял там люпин съедобный и мы, дети, пошли его кушать»
– Вокруг Заполья есть места, урочища, про которые знают только местные и называют их по-своему, к примеру, Баранова, Царикова и другие. Вы знаете такие?
– Да, есть Млиновой брод. Это на дачах. Там в реке были даже сваи от мельницы видны. Потом по течению реки идет брод Баранова, потом Дубняки и Цариков брод.
Урочищ много. Переходишь Баранова – попадаешь в урочище Грузкое. Тут понятно почему так называется – болотистая местность. Урочище Сосанка – слева от Млинового и там же Горбачев берег. За Сосанкой попадаешь в Громак. От Млинового справа – Осиновица. Когда переходили Цариков брод, выходили на дорогу, которая вела в Ваукауню и дальше на бобруйскую трассу. Перед Цариковым бродом был луг, назывался «Абалонне». Ходили туда сено заготавливать. Раньше это место весной полностью заливалось водой. И когда вода немного падала, начинали расти желтые цветочки – лотаць (по-русски, калужница). Очень красиво было – большой луг и весь желтый. Нас, детей, отправляли рвать эти цветы – ими кормили коров. До весны запасов сена иногда не хватало и старались в это время уже переводить животных на подножный корм. А нам очень нравилось туда ходить: вода тепленькая, за день нагреется, красота. Жалко, что теперь там все заросло.
Как выходишь из села в сторону трассы справа лесок, который называли Барок, дальше Рыгораушчына (к речке), а еще дальше – Цагельня. Слева от дороги, в сторону Калатичей – урочище Грядка.
Там, где сейчас дачи – это место называлось Вострау. Однажды колхоз посеял там люпин съедобный и мы, дети, пошли его кушать. Он очень был вкусный, сладкий. Я в компании была самая младшая. Разрешения ни у кого не спросила и ушла далеко от дома. Мама работала, а меня смотрела бабушка. Ох как она испугалась, когда обнаружила мое отсутствие! Всю деревню оббегала – нет нигде ребенка. Когда я вернулась домой, бабушка меня уже ждала с дубцом в руках. Отлупила… Мама пришла с работы, я сижу реву, и бабушка тоже плачет. Я – от обиды, а бабушка – от того, что внучку любимую пришлось наказать.
«Впервые в Бобруйск я поехала, когда училась в старших классах»
– Когда впервые вы попали в большой город, к примеру, в Бобруйск?
– Впервые в Бобруйск я поехала, когда училась в старших классах и мне понадобилось оформить паспорт. В то время Глусский район ликвидировали и присоединили к Бобруйскому. Паспорт колхозникам (сельским жителям) на руки не выдавали и нужна была веская причина, чтобы его получить, например, выезд на учебу или на работу. Все это должно было быть подтверждено документами. В Калатичи однажды приехала Мария Лисица – она училась и работала на ткацкой фабрике в городе Камышине. В Калатичах жила моя одноклассница Надя Глаз и тетя Геля, я к ним ходила в гости и там познакомилась с Марией. Она начала расхваливать свою жизнь и работу на фабрике и говорит: «Девчата, приезжайте к нам учиться и работать ткачихами. Я вам пришлю вызов». И действительно, в скором времени вызовы на работу нам пришли. В Бобруйск паспорта получать поехали большой компанией. Паспорт получили, но в Камышин мы так и не поехали.
А самая далекая поездка в детстве была в Москву – от школы ездили на экскурсию. Поехали на грузовой машине! Набросали в кузов сена, соломы, накрыли его тентом от дождя и вперед. Были в Москве три дня. Посетили много достопримечательностей. Дети из Заполья здесь впервые увидели чернокожего человека. Все остановились, как вкопанные, и долго на него смотрели. А он подошел и на русском языке с нами заговорил: «Что вы так удивленно смотрите?» Наша учительница объяснила, что дети издалека, из деревни и никогда не видели людей с черной кожей. Он спокойно отнесся к такому вниманию к себе, только улыбнулся. С нами был лилипутик Коля Гриневич. И чернокожий мужчина поинтересовался, что с этим мальчиком, почему он такой. Учительница тоже объяснила.
Еще один раз пришлось прочувствовать, что я из деревни, когда поступала в пединститут в Могилеве. На собеседовании физрук спросил кто мои родители, где работают. Я ответила, что у меня только мама и работает она в колхозе полеводом. «И сколько она зарабатывает?» – уточнил физрук. Говорю, что 15 рублей в месяц. Он подошел ко мне близко и говорит: «Как получите вызов на учебу, постарайтесь купить хоть самую простую спортивную форму за 2 рубля и 50 копеек». Из деревни в то время поступить в институт было сложнейшей задачей. В Заполье я, наверное, одна из немногих на то время, кто с это задачей справилась и получила высшее образование несмотря на то, что финансово учиться было очень непросто. После окончания пединститута вместе с мужем приехали работать в Глусский район и несколько месяцев жили в Заполье у мамы. С тех пор и мой муж полюбил нашу деревню. И хотя мы там не жили постоянно, но приезжали очень часто – сначала маме помогали, а потом моя родная усадьба стала для нас дачей. Сейчас еще садим огород, но домик продали молодой семье – у нас уже нет сил заботиться о нем, пусть это делают молодые.
