Эту историю могилевчанин Николай Васильевич Тюльманков рассказал в начале 2000-х авторам книги «История могилевского еврейства. Документы и люди» Александру Литину и Иде Шендерович. Она врезалась в память как история любви, которая помогла выжить.
Любовь, работа... и война
Софья Шейнина была родом из деревни Самотевичи Костюковичского района Могилевской области. В Могилеве в 1920-х Софья Соломоновна преподавала химию в обычной школе и подрабатывала в школе фабрично-заводского обучения (ФЗО). Там и познакомилась с Николаем Тюльманковым.
«Я ее полюбил, она – меня. Жили мы хорошо», – вспоминал Николай Васильевич.
Глава семьи работал в механическом цеху на швейной фабрике. Активно занимался общественной работой, и когда его избрали в ЦК комсомола Беларуси, с женой и детьми переехал в Минск. Семье дали квартиру. Николай работал в издательстве молодежной газеты.
Перед самой войной Николая Тюльманкова отправили учиться в могилевскую школу КГБ. Жена и дети осталась в Минске.
После 22 июня 1941 года курсанты рвались домой, чтобы помочь семьям эвакуироваться, вспоминал Николай Васильевич. Им пообещали, что все они будут вывезены. Возможности узнать что-то о судьбе родных не было: Минск оккупировали. Курсантов школы КГБ отправили в армию, снабдив фиктивными документами.
«Сказали, что мою семью забрали в гетто»
«Я взял фамилию своих родственников – Корбут, – рассказывал Николай Тюльманков. – Согласно справке я был выпущен из исправительной колонии. Родом из Нижнего Новгорода. Сидел за контрреволюционную деятельность. По легенде, я якобы решил после отсидки в Нижний не возвращаться, а остаться в Могилеве».
Во время боев на Буйничском поле он попал в плен – солдат держали на территории, огороженной колючей проволокой, у деревни Германовичи. На третьи сутки несколько пленных, в том числе и Николай, решили бежать: проползли под проволокой – и в лес. Удалось скрыться.
«Первым делом решил узнать, что с семьей. Пешком пошел в Минск. По дороге не раз останавливали немцы, но справка выручала: по спине похлопают и отпустят. В Минске пошел в свою квартиру – а там чужие люди. Сказали, что мою семью забрали в гетто. Что делать?»
Недалеко от Комаровки жил шофер Садовский, который работал в издательстве вместе с Тюльманковым. Жена шофера вызвалась помочь: пошла к немцам и стала просить, мол, Софья с детьми попала в гетто по ошибке. В знак благодарности протянула бутылку самогона. И Софью с 8-летним сыном и годовалой дочкой выпустили. А ее отца – нет. Он так и погиб в гетто.
«Я никак не мог бросить свою Софу с детьми»
С женой и детьми Николай вернулся в Могилев. Но оставаться в городе было опасно – все знали о национальности жены. Тогда семья решила перебраться в деревню Браково, где жила двоюродная сестра Николая. Но и там было небезопасно – и для жены, и для сестры. Пошли в Черноручье, где нужен был кузнец (Николай окончил ремесленное училище и хорошо знал кузнечное дело). Но и там было страшновато. «Я всегда был начеку», – признался Николай Васильевич.
И в один из дней он с семьей перебрался в Вабицы. А потом узнали: в Черноручье была облава, и многих расстреляли.
Деревня Вабицы была совсем недалеко, всего 5-ти км, но расположена она была на границе двух районов – Шкловского и Круглянского. «Я уже хорошо знал немецкую педантичность: они никогда не переходили в чужой район, – рассказывал Николай Тюльманков. – И мы, если слышали, что немцы едут, то переходили в соседний Круглянский через речку».
В Вабицах мужчина сначала работал пастухом, а когда смастерил точило и зубильце, стал налаживать серпы и косы. Мастеровых людей тогда в деревнях практически не осталось, а землю обрабатывать как-то надо было – люди шли к нему, что давало возможность семье выжить.
«Приходил ко мне человек, который представлялся комиссаром отряда, но довериться ему я не мог. Я хотел уйти в партизаны: сам выходил на контакт с ними. Меня они брали, а жену с детьми отказывались. А я никак не мог бросить свою Софу с детьми – я в этой ситуации оставался их последней надеждой», – объяснял Николай Васильевич.
«Нам очень повезло, нас отпустили»
Но когда до освобождения оставалось совсем немного, в 1944 году кто-то все же выдал семью. Николая и Софью поместили в тюрьму в Шклове, где они ждали своей участи два месяца. Его обвиняли в связи с партизанами, а ее – в том, что скрывала свою национальность.
«Жену, по легенде, звали Соня Семеновна Корбут, а в жизни она была не очень похожа на еврейку, – вспоминал Николай Васильевич. – Дети оставались у хозяйки, где мы жили. Она не очень хорошо к ним относилась. Тогда деревня собрала собрание, и все решили, что наши дети будут жить по очереди в каждой хате, по неделе. Мы с женой по гроб жизни за это им обязаны».
С благодарностью Николай Тюльманков впоследствии вспоминал и того следователя, который вел их дело. Он опросил детей и знакомых супружеской пары – никто из них не выдал узников. Следователь выписал справку, подтверждающую отсутствие улик.
После своего освобождения Николай Васильевич узнал, что этого следователя потом расстреляли…
«Нам очень повезло, – говорил Тюльманков, – нас отпустили буквально за неделю до прихода наших, а всех остальных, кто сидел в тюрьме, расстреляли. Мы вернулись в освобожденный Могилев».
Главное – живы
Уже после войны Николая Тюльманкова исключили из партии за то, что не выполнил задание, а «держался за юбку жены». Даже трудно представить, что он тогда пережил, но о своем поступке не сожалел, потому что был глубоко убежден, что именно потому, что он был рядом с семьей, его жена и дети остались живы.
После войны Софья Шейнина много лет работала в Могилеве учителем, потом завучем в школе №8.
Кстати, расписались в загсе супруги уже перед выходом на пенсию.
«По правде, мы официально зарегистрированы не были, а оформили брак, только когда сын уже институт закончил. Да и то, для того, чтобы без проблем оформить пенсию, – рассказывал Николай Васильевич. – Мы и так доказали свою верность друг другу за все годы нашей жизни. До войны гражданские браки были нормальным явлением».
Софья Шейнина-Тюльманкова умерла в 1976 году от инсульта... Николай Васильевич ушел из жизни уже в 2000-х.
