В блокаду выжила, но осталась сиротой. Судьба и дальше испытывала Елену на прочность, а она только улыбалась в ответ и ей, и людям, которые были рядом: такую так просто не сломаешь…
Ах, война, что ж ты сделала, подлая…
(Булат Окуджава)
Елена Николаевна про свое детство в Ленинграде почти ничего не помнит. Скорее всего, до войны оно было счастливым, полным любви, душевной теплоты и детской радости, ведь рядом были папа и мама. Возможно, были и заботливые бабушки и дедушки. И, наверное, по выходным они собирались за большим круглым столом: пили чай, разговаривали, а маленькая любимица Леночка читала им детские стишки. Но ничего этого Елена Николаевна не помнит. И родителей. Даже их имена. Только отдельные картинки из далекого-далекого прошлого: отец в военной форме – то ли был военным, то ли на фронт его провожали, и мама – рыдающая, кричащая, когда ее, Леночку, от нее отрывала женщина, не то соседка, не то подруга, и заталкивала на катер с детьми, который готовился к отплытию. Девочке было 4 года. Она не плакала – кричала! Но вокруг кричали все.
Больше она никогда не видела своих родных и по сегодняшний день не знает их судеб, потому что не знает ни их имен, ни их фамилий, ни адресов их проживания.
Из блокадного Ленинграда детей вывезли в Углич Ярославской области.
– Определили нас в детский дом. Там было хорошо: кормили вкусно, одевали. Была возможность играть на пианино, в оркестре, если были способности и желание. Нас называли «ленинградцами» – жалели, старались накормить лучше: икра красная даже была, рыбий жир. А мы конфет хотели. И все ждали, что совсем скоро за нами придут наши мамы, – вспоминает Елена Николаевна.
Они приходили – измученные, исхудавшие, постаревшие…
– Помню, входит в помещение кто-то из незнакомых взрослых, мы бросаем все, что делали в эту секунду, и ждем, затаив дыхание, чье имя назовут, на ком взгляд гостя остановится. Сердце стучит – вот-вот выскочит, уши улавливают малейший шорох, боишься дыхнуть, чтобы не пропустить, как тебя позовут, – продолжает Елена Николаевна. – Имя называют, но счастливчик не кричит от радости. Маленькими шажочками, рыдая, подходит к маме или папе. А мы все стоим, заледенелые... Все потому, что родителей своих мы почти не помнили, многие из нас их не узнавали, поэтому привыкать к ним приходилось заново.
Приезжали за детьми не только родители, с которыми разлучила война.
– Однажды заходит воспитатель и обращается к одной из девочек – к Римме: «Твоя мама за тобой пришла». Мы все сразу переключаемся на стоящую рядом с воспитателем женщину. А она в сапогах, штанах, фуфайке, шапке-ушанке, с вещмешком на плече. Высокая и совсем старая, как нам казалось. Римма, рассмотрев ее, ну убегать со слезами. Женщина стоит и плачет… Она, наверное, неделю приходила каждый день, пока дочка согласилась с ней уехать, – продолжает Елена Гарбузова. – Мы, те, кто оставался в детдоме, долго смотрели вслед и спрашивали у воспитателей: «А нас когда?» – «И вас заберут».
«Я его (Ленинград) не чувствовала – просто дома, дома, дома, хоть и очень красивые…»
Ее не забрали и спустя 12 лет. Для оформления документов врач, осмотрев девочку, обозначила возраст. Фамилию ей придумали воспитатели детдома – Жевакина, а отчество предложили выбрать самой.
– Тогда мы все поголовно смотрели фильм «Молодая гвардия». Подвиг Олега Кошевого трогал до слез. А когда меня спросили, какое хочу отчество, сразу вспомнила его маму, подумала: теперь и я буду Елена Николаевна.
В 1953 году выпускников детдома родом из Ленинграда перевезли в город на Неве. Все девочки были определены на учебу в кулинарное училище – на повара. Жили в общежитии в центре города – у Дворцового моста.
– Но воспоминаний с Ленинградом никаких у меня уже не было, я его не чувствовала – просто дома, дома, дома, хоть и очень красивые. На практику нас отправили на завод «Электросила». Но к продуктам не допускали, только картошку доверяли чистить.
А между собой мы, девчонки, разговаривали про везунчиков, которых направляли в военторги, потому что там, нам так рассказывали, были столовые с продуктами. После учебы в списке на распределение был военторг в Архангельске. Мы, три подруги, не раздумывая согласились. Рядом же никого, кто бы подсказал, что климат там суровый и люди такие же, – пытается найти оправдание своему поступку далекой молодости Елена Николаевна.
«Приехала ленинградская, а такая неумеха. Испытаем ее?..»
Добирались до Архангельска неделю. А затем подруг распределили в разные столовые небольших городов области. Елену – на Соловки.
– Печка дровами топится, а я никогда этим не занималась. Берусь что-то готовить на ней – все горит. А я мешаю – и плачу…
Работали в столовой две женщины, которые поначалу меня не приняли:
– Приехала ленинградская, а такая неумеха. Испытаем ее?
И давали что-то приготовить, например, из яичного порошка или сушеных овощей – лука, картошки, а я такие продукты в глаза не видела.
Молодому специалисту выделили жилье – кровать в доме, приспособленном под общежитие: ни постели, ни посуды.
– Но поплакаться некому было. Начинала понемногу понимать жизнь… На выделенные подъемные купила простынь и одеяло. А вечерами на танцы ходила – там люди. Познакомилась с парнем – моряком. Любила ли я его? Знаете, когда совсем одинок, когда нет рядом ни одной родной души, наверное, любой, кто не повернулся к тебе спиной, кто сказал доброе слово – становится больше чем близким. Особенно, когда тебе 18 лет, а про взаимоотношения мужчин и женщин ты ничегошеньки не понимаешь. А он деревенский – нахрапистый. Служил там, а работал до армии в Москве – после учебы в ФЗО в Могилеве.
«Столица нас не приняла…»
31 декабря они расписались. Новоиспеченному мужу сократили время службы и через 6 месяцев они вернулись в Москву – в общежитие, где он был прописан. Но за время его отсутствия приняли решение о сносе общежития. Выделять квартиру молодой паре не хотели, поэтому жену отказались поселить, а без прописки в Москве нельзя. Муж отвез ее в Могилев, и снял комнату в доме частного сектора. А сам вернулся отрабатывать три месяца перед увольнением.
– Столица нас не приняла, а мы и не очень-то хотели там оставаться, хотя могли, но рядом никого, кто бы подсказал, помог. В Могилеве я устроилась в кафе «Дружба» – оно было на 1 этаже здания на углу Первомайской, напротив Центрального универмага.
Здесь я впервые сама готовила блюда – пусть и самые простые. Зарплата, правда, была маленькой – она вся шла на оплату за жилье. Но один раз в день была возможность поесть на работе, и мне этого хватало, пока муж не вернулся из Москвы. Работали мы в кафе до часу ночи, а потом пешком домой – транспорт в это время уже не ходил. Но я быстро привыкла и не боялась даже не освещенных улиц: Могилев мне понравился, сразу как-то приняли друг друга.
«Хорошо, что у меня девчонки, их легче прокормить…»
Супруг по возвращению устроился на завод Куйбышева. Переехавшей семье выделили комнату в коммунальной квартире. Через год родилась первая дочь – Людмила. Но у супругов жизнь не заладилась.
– Муж всегда любил выпить, а с годами эта страсть его к спиртному становилась все сильнее. Я поначалу даже большого значения этому не придавала, потому что тогда это не воспринималось, как беда – все вокруг пили. Но начал зарплату пропивать, а как жить? Только моя, а она никогда большой не была. А я так любила красиво одеваться. Помню, зайду в магазин, примерю платье или пальто, если понравиться, уже представляю себя в нем и только и думаю о том, как бы купить, – рассказывает Елена Николаевна, а глаза светятся радостью, как у девочки, вертящейся у зеркала.
Ничего не изменилось и после рождения второй дочери – Татьяны: пьянки мужа превращали жизнь всей семьи в ад. Елена Николаевна несколько раз подавала на развод, но ее уговаривали забрать заявление: семью нужно сохранить, за нее нужно бороться! Только не объясняли, почему только женщине? Муж и не делал попыток что-то менять в своей жизни, а все заботы о дочерях легли на плечи Елены Николаевны.
– Хорошо, что у меня девчонки, их легче прокормить – за фигурами следили. Но денег всегда не хватало, экономила, на чем только могла, ведь хотелось дочерям и в кино сходить, и мороженого съесть, и платьице красивое купить, а собрать в школу, сколько денег нужно было?! Многим кажется, если работает поваром, на продукты не тратится. Но над нами же столько контролеров! Чтобы что-то украсть, знаете какую сноровку и опыт надо иметь. А для меня взять чужое – всегда было проблемой, лучше голодной остаться. Нас же один раз в день кормили за счет заведения. Иногда эту еду забирала домой, когда муж не только зарплату пропивал, а и продукты из дому выносил. А сама день голодная – до обмороков доходило. Мы, повара, могли рассчитывать на какие-то продукты, только когда свадьбу или юбилей заказывали в кафе. Тогда не принято было забирать оставшиеся блюда с собой, а заказывали всегда с запасом. Но не все и не всегда и это брали. Сотрудники ОБХСС часто заходили в кафе: и сумки проверяли, и карманы выворачивали – это так оскорбительно. Я именно поэтому сразу по достижению пенсионного возраста уволилась.
В 90-е Елене Николаевне все же удалось развестись с мужем-алкоголиком. Помогла судья. Наверное, пожалела измученную скандалами женщину.
– Стали проводить выездные судебные заседания – на предприятиях. Она мне посоветовала подать заявление на такой товарищеский суд. Разводили нас на заводе Куйбышева. Присутствовали коллеги мужа. Многие женщины заступались за него, говорили, что все пьют, что же всем разводиться? Но судья нас все же развела, за что я ей по сегодняшний день безмерно благодарна, – не скрывая своего счастья, вспоминает Елена Николаевна.
«Со сверстниками встречаемся здесь в сквере, вспоминаем свою жизнь – хохочем: какие же мы глупые были, наивные…»
В семье наступили мир и покой. Но ненадолго. Начались проблемы с младшей дочерью.
– Я не хочу про это говорить – очень больно. Наградой мне за эти страдания стал ее сын Ромка. С внуком мы – родственные души. Он и опекает меня, и помогает во всем. С дочерьми у меня тоже хорошие отношения, и любимая внучка еще есть, и уже правнучка – я счастливая бабушка и прабабушка. Но Ромка – не внук, а золото. Несколько лет тому он меня в Санкт-Петербург возил. Мы походили с ним по центральным улицам города, там, где я училась, где было общежитие, в котором жила. Но ничего во мне не дрогнуло, наверное, потому что родным для меня уже стал Могилев, я даже по нему скучала.
Вспоминаю вот с вами свою жизнь – сколько там горя, а вокруг оглянусь: а у кого его нет? Лучше моей судьбы и не найдешь. Ни о чем не жалею… Столько людей хороших в жизни встретила, я и по миру немного поездила – в Прибалтике была, в Киеве, в Москве, во Львове – с экскурсией. У моря отдыхала.
Все эти годы на «Менжинке» прожила – всех здесь знаю, все здесь родное и понятное мне.
Преувеличений в словах Елены Николаевны нет. Во время беседы, длилась которая несколько часов, возле скамеечки, на которой сидели с ней в сквере, останавливался каждый второй. Она приветливо здоровалась, ей также отвечали, интересовались здоровьем, спрашивали про дела. Она торопливо, в двух словах, рассказывала и деликатно просила простить за то, что занята пока.
– Со сверстниками встречаемся здесь в сквере, гуляем, разговариваем, вспоминаем свою жизнь – хохочем: какие же мы глупые были, наивные. Прожили непростую жизнь – всего в ней хватало, но хорошего было больше – им моя душа и сегодня наполнена, – с улыбкой на устах констатирует уверенным голосом моя собеседница, подставляя лицо ярким солнечным лучам, выглянувшим из-за туч после мелкого дождичка.
