С 10 марта в Выставочном зале Бобруйского художественного музея работала выставка Виктора Николаевича Кнаруса «Осколки хрустального мира», четвертая персональная экспозиция этого интересного живописца в нашем городе.
Но сегодня мы расскажем об авторе, ведь его жизнь и судьба тоже достойны живописного полотна.
«И только перед смертью рассказал, что он по национальности – немец»
Известному сегодня художнику Виктору Кнарусу исполнилось 69. Многому в истории города и страны был свидетелем сам, многое рассказывали родители. А вот подлинную историю своего рода он узнал только в 90-х.
– Мой отец проработал всю послевоенную жизнь в милиции. И только перед смертью рассказал, что он немец, – говорит Виктор Николаевич. – Что его отец Феликс Адамович, наш с братом дед, по национальности – немец. И жена его, наша бабуля Анна – из поволжских немцев. Оба – католики. Жили они в Беларуси, в Урбановке Стародорожского района, дед был извозчиком, конюхом. Там у них родились сыновья Леонид и Николай, последний – мой будущий отец. И они крестили их в костеле в Зэмбине (под Борисовом). Моя жена (Людмила Викторовна Кнарус, к сожалению, ушедшая из жизни, была директором Бобруйского зонального архива – прим. ред.) потом даже отыскала имя ксендза, который папу крестил.
В 80-х я ездил в Урбановку писать этюды, картины, и меня поразило, что там нет заборов. Маленькие плетеньчики по колено, и все. А у нас тут сейчас огораживаются выше головы...
– А в войну дети немцев Феликса и Анны стали подпольщиками, – продолжает Виктор Николаевич. – Когда подполье чуть не накрыли – ушли в лес партизанить. А бабулю немцы-фашисты пытали, чтоб их выдала...
Папа часто рассказывал, как их большой партизанский отряд окружили. Плотное окружение, недолго им оставалось, как начали б лес прочесывать. К тому же, была поздняя осень, лед на ручьях-болотах ломался, стояли в ледяной воде – потом отцу из-за последствий группу инвалидности дали...
Отец мой – участник войны, награжденный, дожил до 60-летия Победы, но медали никогда не носил и в шествиях не участвовал. Не любил это дело. Война – чтоб из-за нее горевать и ее не повторять, а не парады праздновать – так он считал.
Мама Виктора Кнаруса, Людмила, тоже из католической семьи. Ее отец, Каспер Бонифатьевич Михалькевич, тоже служил в «органах» в Бобруйской области, и молодой Николай Кнарус даже его проверял. После проверки – обед, по-простому, дома. А там три дочки. Одна приглянулась Николаю, и он стал навещать Михалькевичей уже не по работе. Ну и в один момент родители спросили Людмилу: пойдешь за Николая? «Пойду...»
– Я горжусь, что знаю свои корни, – говорит Виктор Кнарус. – Кто я – немец или все же белорус, не знаю, и то, и то, наверное. Конечно, больше белорус – я тут вырос, я Беларусь люблю всем сердцем!.. Но я не могу терпеть, когда о меня вытирают ноги, когда не дают высказаться, когда давят... Жена говорила: это потому, что ты не белорус, а немец.
«Мой отец твоего сажал!»
В 44-м, после освобождения Беларуси от немецких захватчиков, 19-летнего Николая Кнаруса призвали на офицерские курсы, и стал он лейтенантом НКВД.
– Конечно, если б батька сказал, что католик, крестился в костеле, родители – немцы, не он бы в НКВД на службу пошел, а его б НКВД повезло куда подальше, – усмехается Виктор Николаевич.
Отправили Николая служить в Бобруйский отдел НКВД. А вскоре организацию стали переформировывать – в 1946-м Народный комиссариат внутренних дел СССР преобразовали в Министерство внутренних дел, а 13 марта 1954-го из его состава выделили Комитет государственной безопасности при Совете Министров.
– И отцу предложили: или переходишь в КГБ, дадим зеленую форму и отправим служить куда-нибудь, или переходишь в милицию и остаешься в Бобруйске, – продолжает сын. – А я тогда только родился. И он говорит: «Не хочу зеленую форму, не хочу никуда ехать – пойду в милицию».
Правда, вскоре пришлось переехать в Осиповичи – Николая Кнаруса перевели туда на должность заместителя начальника отдела. Но всего на три года.
– Еще во время службы в НКВД отца отправляли на ликвидацию, как тогда говорили, банд в Западной Белоруссии. Как я сейчас понимаю, это были люди, которые не хотели советской власти. С такими обходились очень жестко.
И в Бобруйске не было спокойно. Как-то отец вышел вечером из здания НКВД-КГБ (которое тогда было на Советской, позади танка, на углу, там сейчас техникум), а сзади – шаги. Ну он идет, как шел, но из-под пальто незаметно достал пистолет и держит в рукаве. Тут сзади тот побегает, хватает за шею, но батька резко поднял руку и выстрелил вверх, и тот убежал. Было, что и в поезде нападали. В тамбуре навалились, пистолет выбили, но отец на него упал и в толкотне не отдал, а тут остановка, и они выбежали.
Наученный суровыми порядками, Николай Кнарус всю жизнь собирал и хранил все документы – с какого по какое был в подполье и т. д. «А вдруг спросят: где ты был в пятьдесят лохматом году тридцать пятого мартобря?» – шутит Виктор Николаевич.
– Разговорились как-то с другом-керамистом, – продолжает собеседник, – оказалось, что у него отец сидел 10 лет. Был младшим командиром в армии, солдаты в увольнительной натворили дел, а ему, всего за то, что отпустил, вот так влетело. Я горько посмеялся: во, мой отец твоего сажал! В прямом смысле это было не так, но как частица того механизма, был причастен, папа не мог не чувствовать ответственности... А еще я как-то работал с человеком, у которого отец 25 лет в лагере просидел. И умер перед выходом или сразу после. Потом семье дали бумажку, что он не виновен – а толку?..
– Я не то что стесняюсь, что отец в НКВД служил, – помолчав, добавляет Виктор Кнарус, – он был молодой деревенский хлопец, из партизан, пригласили – конечно, пошел... А детей потом по фамилии редкой узнавали и приглашали в милицию работать. Брат Владимир стал юристом, а я – нет. Но спортивную куртку и штаны, что батьке в милиции подарили (он и не носил, мне отдал) – ношу. Греюсь (смеется).
Где заправить сифон и научиться рисовать
Виктор Кнарус родился 9 февраля 1954 года в Бобруйске, в доме на углу Дзержинского и Советской, напротив знаменитого в прошлом «Молочного» магазина. Осознанное же детство началось во втором доме – там же, но ближе к базару, во дворах. И этот дом сохранился.
– На Дзержинке был знаменитый магазин «Военохот», – вспоминает бобруйчанин, – почти у самого центрального входа на базар, напротив ресторана «Березина» (сейчас там одноименный торговый центр). Заведовал им легендарный Зяма. Все охотники и, вроде, рыбаки тоже, затаривались там. Чего не было – заказывали, и Зяма доставал.
Поначалу семья жила все на съемных квартирах. В школу Виктор пошел в период пребывания в Осиповичах. Когда был в 3-м классе, вернулись в Бобруйск, получили свою квартиру напротив бани на Минской (баня тогда уже была). С 3-го по 6-й класс Виктор учился в 18-й школе.
– Тогда вся сторона, где Дом связи, до Октябрьской – все это был частный сектор и яблони, яблони!.. – рассказывает Виктор Николаевич. – А на месте Дома связи были деревянные «Пиво-воды», меня туда отправляли заправлять сифон для домашней газировки (раньше были не только уличные аппараты, разливающие газированную воду (без сиропа – 1 копейка, с сиропом – 3), но и сифоны с газовыми баллончиками для изготовления газировки на дому – прим. ред.). А напротив, в районе теперешних «Кругозора» и «Горизонта», располагался райотдел милиции, где папа работал.
О папе-милиционере у сына остались такие воспоминания: он был правильным, охранявшим именно общественный порядок, правила поведения и оставался таких взглядов всю жизнь. Виктор Николаевич припоминает:
– Раньше ж в Бобруйске улицы переходили, где угодно. Дороги узкие, автомобилей мало – чего не перейти. И вот даже в конце 90-х или начале 2000-х я, по старой памяти, так и перешел, а меня оштрафовали. Домой прихожу, ругаюсь. Папа: «Что стряслось?» – «Да перешел в неположенном месте!» – «А надо переходить в положенном».
В конце 60-х семья Кнарус (Виктор Николаевич считает, что их фамилия склоняться не должна, хотя и сам привык склонять) получила новую четырехкомнатную квартиру на Интернациональной, в последней 5-этажке перед вокзалом.
– Окна выходили на теперешнюю конечную остановку троллейбуса. А тогда там был деревянный дом и будка во дворе. Из ближайшего овощного (сейчас в том домике какой-то бар, кафешка) мужики несли вино и собирались в этой будке. А хозяйка дома несла им закуски.
Рисовать будущий художник полюбил с детства. В его 19-й школе (где учился с 6-й по 8-й классы) был хороший учитель рисования, Валерий Алексеевич Пригодский, и Витя посещал и его кружок. Учитель отправил его совершенствоваться в Дом пионеров (тогда на углу Дзержинки и Пушкина), к небезызвестному Борису Федоровичу Беляеву.
– И там я уже загорелся по полной, – улыбается художник. – Наступила милая жизнь. В основном собрались ребята-единомышленники, целеустремленные. Каждый хотел научиться побольше, суметь получше, были прямо соревнования друг перед другом. И Борис Федорович был замечательный педагог. Кроме преподавания композиции, рисунка и живописи, рассказывал шутки-прибаутки. Мы к нему тянулись. Даже с района ездили к нему заниматься. А я ходил туда два раза в неделю пешком через два парка. Очень мне все это в душу запало. И много серьезных художников и художниц из этой студии вышло.
В той же студии, только несколько раньше, после войны, занимался и Народный художник Беларуси Георгий Поплавский, в наше время уже закончивший театрально-художественный институт – Беляев нам про него рассказывал. У Беляева в студии висела «доска почета» с информацией, кто у него учился и куда потом попал. Мы смотрели и мечтали попасть в этот список. Ну я все же и попал со своей «бурсой» – ХГПТУ-15 (смеется).
«Пририсуйте трактор!»
Высшего образования Виктор Кнарус так и не получил. Говорит, только в Минский театрально-художественный на керамику поступал раз шесть, в последний год набора на нее не было, и уже, смеется, был согласен на промышленную графику: «Хотя это такое занудство!» Но в эту последнюю попытку не хватило всего полтора балла.
– Был бы лучше аттестат – поступил бы. Надо было маму слушать, – смеется художник.
А ведь за время этих поступлений уже набрался стаж работы художником-оформителем 12 лет, что должно было стать серьезным бонусом для института. Но абитуриент эти достижения не выпячивал, а комиссия в документах вовремя не заметила.
Впрочем, отсутствие «академического» художественного образования не мешало Виктору Кнарусу выставляться, сначала на белорусских выставках, а потом и по всему миру.
– Я в Урбановке нарисовал картину «Вековые тополя», деревья там высокие, и дорога вдаль уходит, – рассказывает художник. – Возил ее на выставку в Минск. Перед тем – совещание в комиссии, и мне говорят: «Пририсуйте сюда трактор!» Но прошло и так.
Теперь на его счету – четыре персональные выставки только в родном городе, все прошли на «ура». Его работы находятся в Польше и Франции, в США и Китае – что продано, что подарено.
Но автор подчеркивает: «Хочется выставляться в Бобруйске, где меня знают».
– Мне многие говорят: зачем тебе академическое образование? Вон, многие отучились, и где они? А у тебя уже сколько выставок. Но я все равно жалею. Если б было академическое образование, я б, может, по-другому рисовал. Вон, Концуб (Анатолий Концуб, известный бобруйский и белорусский художник – прим. ред.)получил образование, хоть и керамиста, но учили те же люди, что и на факультете станковой живописи, и сейчас он в Бобруйске – номер 1. И у солидных мастеров солидные майстэрні, по два этажа бывают, а я работаю то в квартирке, то на даче. Была своя галерея в «зеленой библиотеке», но потом оттуда выселили.
Виктор Николаевич зря ворчит: за свои работы он был принят в Союз художников СССР. Точнее, в Объединение молодых художников и искусствоведов при Союзе художников СССР. Ровно 35 лет назад, 11 апреля 1988 года, так что, в этом году юбилей.
– Тогда была такая система: существовало что-то типа молодежного отделения, а после 35 лет надо в Союз перепоступать, – объясняет он. – Но тут и Союз развалился, не только художников. А вступать в Союз художников Беларуси – надо было все заново собирать. Хотя мне говорили: да вступай, чего ты – давно заслужил! Но не срослось. А членский билет советского Союза храню. Это мое достижение.
Так что, сегодня Виктор Николаевич – свободный художник.
– Даже родные могут тебе изменить (слава Богу, это меня не касается), а твое творчество всегда с тобой останется и всегда тебя примет, – рассуждает он. – Я отказался от всяких правил и работаю, как Бог на душу положит. Развязал себе руки. Только что пишу не сразу на холст (он – дорогое удовольствие), а делаю наброски на бумаге. А когда я с рисунком согласен (и появятся деньги) – перенесу на холст. На холсте, конечно, приятней работать, и заказывают в основном картины на холсте. Возможно, по незнанию. За холстом же ухаживать надо, очень аккуратно обходиться, его пальцем не ткни. А даже в музеях есть картины на ДВП и картоне.
Пишу миниатюры, пишу фантазии, пишу портреты. Написал триптих своей семьи. Написал сотрудницу соцслужбы, что ко мне приходит. Пишу, что хочу и как хочу, что чувствую и как чувствую. Может, мне так и надо было, без образования?.. Но сверлит.
Свои картины Виктор Кнарус любит подписывать в стиле хоку – короткими стихотворениями без рифмы, но со скрытыми смыслами и ярким впечатлением. Говорит, тем и нравится, что слов мало, а смысла в каждом много.
– Бывает, рождается сначала название. Вот оно есть, а картину буду делать потом:
Три клена, голубое небо, свет и тень.
Не вижу границ.
Не будет новый день без птиц.
К СЛОВУ
Недавно мы рассказывали о том, что у Виктора Николаевича Кнаруса появилась интересная задумка: вывешивать картины в интерьере какого-нибудь кафе и периодически менять.
– Подошел в самое близкое к своему дому, «Сэр Эклер» на «Байконуре» – и договорился. Им тоже идея очень понравилась, и место есть. И вот сейчас готовлю крепления, выбираю картины – и будут они висеть в кафе, – рассказал художник.
Надеемся, посетители кафе оценят творчество нашего героя!
