В прошлом году на сайте Mogilev.by публиковалиcь фрагменты мемуаров композитора Владимира Браиловского. В этих публикациях Владимир Вениаминович довольно живописно обрисовал свое детство, юношеские годы, учебу в Московской консерватории, после окончания которой вместе с супругой он поехал в Киргизию. Цикл новых публикаций мы начинаем с отъезда в самом конце 1979 года молодой семьи Браиловских из этой азиатской республики тогдашнего Советского Союза в Могилев.
Здравствуй, Могилев!
…В Москву попасть было невозможно ввиду отсутствия прописки, хотя работу в консерватории мне тогда предлагали. Другие российские города нас не привлекали из-за больших проблем с продуктами. К Украине у меня почему-то не лежала душа, хотя украинские песни мне всегда нравились, да и мама родилась под Киевом. Прибалтика казалась каким-то чуждым миром. Таким образом, методом исключения была выбрана Белоруссия, где до этого ни я, ни супруга никогда не были.
Этот край представлялся мне каким-то островком благополучия: любимец народа Машеров, изобилие колбас, молока и масла, «Песняры», «Беловежская пуща» и белый аист над Полесьем.
Так что, недолго думая, я дал в бюро обмена объявление: «Меняется четырехкомнатная квартира в центре Фрунзе на квартиру в Минске или других городах Белоруссии». Как оказалось, такой обмен не очень заинтересовал белорусов, за месяц поступило лишь одно предложение – двухкомнатная квартира в Могилеве. Я не стал терять время и, воспользовавшись поездкой в Москву на пленум Союза композиторов, поехал на разведку в этот город, показавшийся мне тогда мрачным и неуютным, совсем не похожим на тот синеокий край, который я себе представлял.
Посмотрев нашу будущую двухкомнатную квартиру в типовой пятиэтажке, я зашел в местное музучилище, по непонятной причине носившее имя великого русского композитора Римского-Корсакова, и предложил директору училища Леониду Иванову взять на работу двух выпускников Московской консерватории. Он, как мне показалось, искренне обрадовался и пообещал сразу дать нагрузку, несмотря на то, что мы планировали приехать в Могилев в середине учебного года. А когда я случайно проговорился, что учился в Москве как валторнист, мой будущий директор обрадовался еще больше – оказалось, что он как раз в это время искал преподавателя по валторне.
Итак, 29 декабря 79-го года наша семья в полном составе заняла купе в поезде Фрунзе – Москва. Новый год мы встретили в дороге, затем, сделав пересадку в Москве, 4-го января 80-го года в день моего рождения благополучно прибыли на станцию «Могилев».
Отсутствие профессиональных кадров
Итак, приехав в Могилев в возрасте 33 лет, я вновь начал жизнь с чистого листа, без особых сожалений оставив в прошлом взлеты и падения, случившиеся со мной в Киргизии.
Между прочим, тот факт, что наша семья приехала в Белоруссию из далекой азиатской республики, здесь никого не удивлял, хотя переселенцев из столь экзотических краев в Могилеве тогда было очень мало. Нас воспринимали как выпускников Московской консерватории, переехавших в этот город по каким-то семейным обстоятельствам.
Познакомившись с историей белорусской музыки, я с удивлением обнаружил, что эта, казалось бы, вполне европейская республика в советский период столкнулась с той же проблемой, что и «отсталые» республики Средней Азии – отсутствием собственных профессиональных кадров.
Когда в 40-м году перед руководством БССР была поставлена задача провести в Москве Дни белорусской культуры, подготовка к этому мероприятию проходила по тому же сценарию, что и в среднеазиатских республиках.
Из Москвы и Ленинграда в Минск высадился не менее многочисленный десант профессионалов, включающий не только композиторов и исполнителей, но даже администраторов, парикмахеров и осветителей. Так же, как в Средней Азии, варяги создавали первые национальные оперы и балеты, основанные на местном фольклоре. Однако, в отличие, например, от Киргизии, большинство из них осталось здесь, получив пожизненный статус классиков белорусской музыки, что было вполне закономерно.
В то время, когда мы сюда приехали, Могилев был типичным провинциальным городом, в котором отсутствовали профессиональные коллективы, а музыкальная жизнь сосредотачивалась, главным образом, в учебных заведениях и Домах культуры, где в советскую эпоху пышным цветом расцветала художественная самодеятельность.
Что в имени твоем…
Остановлюсь и на такой своеобразной проблеме, как увековечивание в Могилеве памяти знаменитых музыкантов и позволю себе порассуждать об особенностях наименований учреждений культуры в советскую эпоху. Меня всегда смущал тот факт, что по каким-то, не всегда очевидным причинам, имя того или иного деятеля тогда давалось не зависимо от того, имел ли он какое-либо отношение к данному учреждению или городу. Пример тому я встретил во Фрунзе, где Киргизский женский пединститут носил имя пролетарского поэта Маяковского, который, если бы узнал об этом, был бы крайне удивлен.
И Могилев в этом смысле не был исключением. Местное культпросветучилище, например, в послевоенные годы получило имя Крупской, никогда не посещавшей этот город. Впрочем, если имя боевой подруги Ленина можно все-таки увязать с культурно-просветительным учреждением – Надежда Константиновна, как-никак, была одним из организаторов народного образования в СССР, то присвоение музучилищу, в котором мы с супругой трудились, имени русского композитора Римского-Корсакова у меня всегда вызывало удивление. Ведь и среди знаменитых белорусских музыкантов можно было найти достойную фигуру. Более подробно заинтересовавшись этим вопросом, мне удалось выяснить, что инициатором такого необычного посвящения в 50-е годы был замечательный скрипач, окончивший еще до революции Петербургскую консерваторию, долгое время работавший завучем музучилища Александр Федорович Евстратов. Он хорошо знал Римского-Корсакова по занятиям в его классе и хотел увековечить в Могилеве память этого классика русской музыки, что ему, в конце концов, удалось. Так что не всегда наименования очагов культуры даже в те времена «спускались сверху».
