Василий Алексеевич родился в 1939 году в деревне Петровичи Бобруйского района, в семье колхозников. Здесь же окончил семь классов, затем поступил в Бобруйское училище механизации сельского хозяйства №8.
В училище ушел самовольно – председатель из колхоза не пускал
– До того работал на трудоднях в колхозе. Председатель не хотел отпускать, пришлось поступать самовольно, в обход, – рассказывает читатель. – Сколько у родителей было радости: там (в училище – авт.) одели с ног до головы и платили 5 рублей в месяц!
На работу новоиспеченного тракториста-машиниста широкого профиля направили в деревню Горбацевичи.
– Приходилось по 10 километров пешком ходить из дома на работу, – вспоминает Василий Алексеевич. – Работали парами, по суткам, так как трактористов не хватало, ремонтировали технику.
Потом колхозы объединили в совхоз «Бобруйский». Из тех времен запомнилось читателю, как дали новый трактор (тогда они были без кабин), и зимой по ночам они возили на этом транспорте с болота торф:
– Бедные женщины из окрестных деревень, чтобы заработать копейку, вручную грузили и разгружали этот торф.
Потом Василий Булацкий по направлению от военкомата отучился на шофера. После очередной реорганизации местного совхоза ему довелось поработать на птицефабрике, шофером в Гороховском совхозе. А последние годы перед пенсией он заведовал гаражом в той же Гороховке.
«С ужасом вспоминаю холод, голод, коросту и вшей»
А поделиться с нами Василий Алексеевич хотел воспоминаниями, которые и сейчас не дают ему покоя. Говорит, что «война буквально отняла у него и других детей светлое детство».
– С ужасом вспоминаю холод, голод, коросту и вшей, от которых не было покоя ни днем, ни ночью, – говорит он, – а вонь раздавленного клопа, которые просто кишели тогда, слышу до сих пор.
Но самое страшное воспоминание, по словам Василия Булацкого – это бомбежка их Петровичей фашистами. Говорит, до сих пор, заслышав гул самолета в небе, испытывает непреодолимое желание скрыться в убежище: «Это сильнее здравого смысла».
– Сидел как-то на завалинке, на солнышке, а надо мной пролетели два самолета – учения были, «Запад-2021». И так ярко вспомнились те события, – с дрожью в голосе рассказывает Василий Алексеевич.
«И тут – прямое попадание в бабушкин дом и в соседский!»
... Было ему тогда года четыре. Родители отвели Васю и его старшего брата Гришу, которому было лет 13, через улицу к бабушке Софье, у которой в то время гостила маленькая внучка Лида. Детей в дом бабушка не пустила, т. к. на полу избы сушилось просо, и они остались во дворе. И тут внезапно налетело шесть немецких самолетов, которые начали бомбить деревню, а убегающих людей – расстреливать. Начался хаос.
– Гриша затолкал нас с Лидой в сарай, до избы мы не успели добежать. И тут – прямое попадание в бабушкин дом и в соседский! – рассказывает читатель. – Нет таких слов, чтобы описать наш страх и ужас в те минуты. Когда все стихло, осмелились выглянуть: большие воронки, лежит без сознания во дворе бабушка, припорошенная щепками и землей. Помню, что такая тишина была, что было слышно, как стучат наши зубы.
Тогда погибло в деревне двое детей: нашли только разбросанные части тел. А много позже, после войны, на крыше их дома, за трубой, Вася нашел обломок синей доски, как оказалось потом, это кусок от детской кроватки той самой соседской внучки Лиды...
– Спасибо ангелу-хранителю, что позвал нас не в дом, а в сарай, – говорит Василий Алексеевич.
«Ничего, скоро весна, крапива появится...»
Потом, вспоминает собеседник, немцы не раз их переселяли из деревни, выгоняли из домов: «Наверное, потому, что много было из деревни партизан». Приходилось жить в землянках в лесу, пережить не одну облаву. Отца и старшую сестру собеседника Валентину немцы угнали на работу в Германию. Но Вале с подружкой Феней удалось на ходу спрыгнуть с поезда и – пробираясь ночью, ночуя в стогах, избитым и израненным – вернуться к родным. Отец же вернулся из плена только после войны – шел пешком через Белосток, с собой нес только ложку и ножницы.
– Помню ужасный голод. Мы ноем: есть хотим, есть хотим... И мама голос повышает: «Где я вам возьму?!», а потом пытается успокоить: «Сынок, не плачь.. Ничего, скоро весна, крапива появится, сварим щей».
До конца войны Васина мама с детьми жила в деревне Вильча. Причем, вспоминает Василий Алексеевич, кто-то из знакомых «подкинул» ей еще двоих: как-то вечером раздался стук в дверь, женщина – вероятно, знакомая матери – впихнула детей в дом и убежала. Девочка позже умерла...
«Впрягались в плуг четыре-пять обессиленных женщин»
Василий Алексеевич помнит, как в деревне радовались приходу «наших»: вспоминает, что их, оголодавших детей, солдаты кормили из котелков и с крышек кашей. Говорит, тогда даже груши-гнилушки были знатным лакомством. А у взрослых были свои заботы. После войны не было ничего: ни семян, ни птицы, ни скота, а работы – «прорва». Родителям приходилось ходить по соседям, занимать, где семян, где ведро картошки.
– Помню такую картину: впрягались в плуг четыре-пять обессиленных женщин, а мой 14-летний брат Гриша управлял – так и пахали. А мне, 6-летнему, давали прутик, чтобы я их «погонял», не скучал. Я спешил и падал в борозды, крича «но-но!», чем всех смешил и отвлекал от тяжелой работы. А после был обед – горшочек со щавелем, иногда – с кусочками картошки. На следующий день этим же женщинам приходилось пахать следующий огород.
Василий Алексеевич говорит, что несмотря на тяготы женщины, работая, еще и пели, но, главным образом, грустные песни: «Пасадзіла агурочкі… Сама буду паліваці горкаю слязою…» Помнит, как тетя приговаривала: «Переживем черную полосу, главное, живы».
Потом, наконец, вернулись мужчины, и им стало полегче. Те, у кого «хоть какая копейка была», покупали скот.
– Видели бы вы, как мне «шло» то коровье молоко: тощий, кости торчат, а живот, как шар, – невесело посмеивается Василий Алексеевич.
«Нашли неразорвавшуюся мину. Хотели бросить в костер»
Несмотря на то, что война закончилась, она долго продолжала собирать кровавую жатву из местных детей и подростков. Так, по словам нашего героя, на глазах у всей деревни погиб семилетний мальчик, который нашел неразорвавшийся снаряд.
– И все равно каждому ребенку в деревне хотелось найти снаряд или патроны, – добавляет Василий Алексеевич.
И вспоминает, что уже в 7-м классе они с другом Колей отправились в урочище Язвинки, куда отовсюду свозили и подрывали снаряды:
– Там были воронки до десяти метров диаметром и глубиной больше человеческого роста. Летом детвора ухитрялась в них купаться! Но это была осень, и мы нашли неразорвавшуюся мину. Хотели бросить в костер, но не оказалось спичек. Нашли камень, бросали по мине из-за сосны. Потом понесли мину к деревне, друг сбегал за спичками, и мы развели костер... Хорошо, что отбежали далеко, когда шли назад – рвануло.
Только тогда дети с ужасом поняли, что могло с ними случиться. Слышала взрыв вся деревня, а назавтра их учитель алгебры Александр Павлович вызвал «минеров» к доске и «поставил обоим по колу».
... Закончил нашу беседу Василий Алексеевич таким пожеланием:
– Не дай бог, чтобы такое на нашей земле повторилось и чтобы кто-то из наших детей и внуков познал такую долю. Пусть только буслы летают в нашем мирном небе!
