В прошлом году внимание жителей города на Березине привлекла уникальная выставка «Альбом из 45-го» из фондов Зонального государственного архива в г. Бобруйске, о которой писал и наш корреспондент.
Напомним, что в 1944 году в бобруйской операции участвовал 54-й Клинский Краснознаменный ордена Кутузова 3-й степени бомбардировочный авиационный полк. В Зональном государственном архиве Бобруйска хранится альбом рисунков и фотографий, рассказывающий о его боевом пути в годы войны.
Создавали его бойцы, которые обслуживали боевые самолеты, иллюстрации даже сохранили имена художников-однополчан: Ф. Нечипоренко, Г. Захаренко и авиамеханик С. Бабошин. На страницах альбома рассказывается о больших и малых фронтовых операциях, приводятся цифры нанесенного врагу урона, запечатлены подвиги экипажей боевых машин и хранятся фотографии личного состава. А сохранил альбом один его из авторов, бобруйчанин Сергей Ефимович Рябков.
Сергей Рябков был призван в авиацию в 1937 году в качестве техника-лейтенанта и всю войну служил в 54-м авиаполку. Техник обслужил 105 боевых вылетов, за что был награжден орденами и медалями, в том числе орденом Красного Знамени.
«Причину объявления тревоги мы не знали»
Авиаполк активно участвовал в освобождении Беларуси: бомбардировщики наносили удары по врагу зимой 1944-го – под Калинковичами и Мозырем и летом – под Бобруйском. Участвовал и в битвах за Варшаву в начале 1945-го, и за Берлин, где и встретил Победу наш земляк.
В архиве хранятся воспоминания Сергея Рябкова о первом дне войны – живое свидетельство участника тех событий: «Война ворвалась в мою жизнь 22.06.1941 на рассвете в г. Тарту, Эстония… Была объявлена боевая тревога, и аэродром Тарту опустел. Всего 30-35 минут потребовалось полку, чтобы перелететь на запасные аэродромы. Причину объявления тревоги мы не знали. И только в 11 часов услышали по самолетной радиостанции выступление Молотова о нападении Германии и начале войны…»
А вот как описывает бобруйчанин первую встречу с противником: «…Вдруг из-за леса на бреющем выскочила большая группа немецких самолетов и стала бомбить аэродром, сплошь уставленный нашими самолетами. Было много попаданий, некоторые загорелись, а в каждом из них было не менее 800 кг бомб и много патронов. Экипажи, кто в чем был, начали в спешке взлетать с разных, часто встречных направлений, под бомбежкой и обстрелом. Каким-то чудом не произошло столкновения при взлете, но у многих самолетов оказались погнуты концы винтов, значит, при взлете они обо что-то зацепились…»
Орденоносец с улицы Интернациональной
Еще один наш земляк, Владимир Иванович Дубровский – участник Финской и Великой Отечественной войн, вел активную работу по сбору материалов по истории Великой Отечественной войны, о пропавших без вести и погибших воинах-бобруйчанах: в папках – сотни пожелтевших похоронок, от которых и спустя десятилетия веет холодом…
Родился Владимир Дубровский 11 июля 1920 года в д. Ясный Лес Бобруйского района в семье колхозников (его отец в 1941 году был расстрелян немцами). Учился в Бобруйском медицинском техникуме, военно-медицинском училище им. Н.А.Щорса Ленинградского военного округа. Еще будучи курсантом, принимал участие в боевых действиях советско-финской войны. С сентября 1940-го по июнь 1945-го служил в 30-м медсанбате 26-й стрелковой дивизии военным фельдшером и командиром эвакоотделения. В составе Северо-Западного и 3-го Белорусского фронтов медсанбат дошел с боями до Кенигсберга.
Бобруйчанин был награжден 15 раз: двумя орденами Красной Звезды, орденом Отечественной войны II степени, медалями «За взятие Кенигсберга», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», «За боевые заслуги», медалью Жукова и др.
После войны Владимир Дубровский служил в армии до 1957 года, а после вышел в отставку и работал зубным врачом стоматологической поликлиники Бобруйска, жил на улице Интернациональной.
«Мальчик лет 14-15 умер от ран на наших руках...»
Владимир Дубровский в свободное время работал над рукописью книги «30-й медсанбат в боях за Родину», которая, к сожалению, осталась неоконченной и хранится сейчас в Бобруйском зональном госархиве. На этих страницах – и быт, и пронзительные рассказы о героизме и трусости, имена и характеры реальных людей – читать можно несколько часов, не отрываясь.
Вот война глазами женщины-соратницы Дубровского: «...Не хочется верить, что все это было с нами. Бессонные ночи около раненых под обстрелом, бомбежками, маршевые переходы по 50-60 км под лучами палящего солнца без глотка воды... Не спать 2-3 суток или спать на ходу во время марша и даже видеть сны... Иногда хотелось, чтобы нас ранило (не тяжело), [хоть] искупались бы...»
Или еще: «До сих пор снятся сны о войне.., – пишет Анастасия Васильевна. – Вспоминается эпизод в Калининской области. Остановились на марше в школе. [Местные] дети нашли ящик с гранатами и стали катать[ся] с горки... и взорвались. Мальчик лет 14-15 умер от ран на наших руках...»
Невозможно не восхищаться находчивостью медиков, которые в невероятных фронтовых условиях спасали жизни. Так, А. Д. Колыванов вспоминает ватные конверты с завязками, которыми зимой укрывали раненых в машинах, и сыпучие грелки в бумажных кульках, в которые добавляли воду, чтобы они нагрелись – хоть как-то согреть лежачих больных. А зимы были суровые: «Остался в памяти совхоз Красная Заря – там было несколько раненых, как мороженых (морозы достигали минус 50-ти)...»
Но и летом медикам не становилось легче – появлялись тучи комаров. Один из хирургов вспоминает: «В операционной жарко, до глаз закутан в стерильный халат, скупое освещение, дым от дымокуров и комары, лезущие в малейшие щели. А работу нельзя прервать ни на минуту…» Это при том, что работали ведущие хирурги по 16 часов и иногда проводили по 10-15 полостных операций в сутки. Принимали пациентов часто одновременно на нескольких столах, и, по приблизительным подсчетам пишущего, за сутки медсанбат пропускал по 300-400 раненых.
Не всегда удавалось победить в этой неравной борьбе: кто-то из медиков вспоминает про газовую гангрену, от которой погибали многие раненые: «Да, это был ужасный бич. С ним мы столкнулись с самых первых недель пребывания на фронте. Делали «гангренозные палаты» – натягивали утеплитель от палаток на каркас, накрывали плащ-палатками или брезентом...»
Как герой сорвал фашистскую пропаганду
Не легче задача была и у водителей медицинского транспорта. Павел Гудков вспоминает: «По ту сторону Ловати мне в автобус залетело 8 осколков, один и сейчас в правой руке... Четверо суток не спали, не успевали возить раненых». Или: «...Помню, как везли из [г. Шабино] раненых в г. Таураги и взяли литовца с оторванными обеими руками... Ты у меня спрашивал, какой глаз выбить Гитлеру, а я ответил: «Бей в тот, который видит…»
Одно письмо произвело особенно сильное впечатление – водитель медсанбата, подобравший тяжелораненного возле д. Сухая Нива, подробно записал рассказ бойца. Этот солдат – единственный – выжил после методичного расстрела немцами нашего полевого госпиталя. И все вспоминал медсестру, которая погибла, пытаясь заслонить раненых, и взгляд фашиста, который прежде, чем его добить (как он считал), долго перезаряжал пистолет, глядя в глаза беспомощно лежавшего на больничной койке человека.
В этих письмах буднично описаны и настоящие подвиги, например, эпизод, когда с поста «утащили нашего солдата»: «А потом выступать заставили по радио... и он умер геройской смертью. Диктор фашистский сказал: сейчас выступит доброволец, перешедший такой-то. Его хорошо приняли, сдавайтесь в плен, переходите. А он: «Бойца, братцы! Меня били, пытали!» И два выстрела, выключили с опозданием – так он сорвал, этот герой (фамилию его не знаем), фашистскую пропаганду».
Перебирая заметки бобруйчанина и письма от его однополчан, вчитываясь в эмоциональные воспоминания, ловлю себя на мысли, что лишь благодаря Владимиру Ивановичу сохранились многие эпизоды и детали боевого пути медсанбата и, что еще важнее – образы множества реальных людей, которые приблизили Победу и которые оживают в этих бесхитростных рассказах о героических буднях самых обычных людей.
Бобруйчане Сергей Рябков и Владимир Дубровский сделали все, что от них зависело, чтобы потомки знали, какой ценой досталась Победа. А Бобруйск, в свою очередь, помнит своих земляков – «кто умер, но не забыт, тот бессмертен».
Автор выражает благодарность за помощь в подготовке материала директору Зонального государственного архива в г. Бобруйске Оксане Васильевне Канойко.
Вместо послесловия:
«День Победы был большим праздником: все надевали белые рубашки...»
«Вечерке» удалось разыскать младшего сына Владимира Дубровского (всего у него было пятеро детей). Александр Владимирович живет в Бобруйске и пошел по стопам отца: много лет работал в стоматологии, а еще занимался профессиональным хобби – музыкой, которая, по его словам, «гармонично вписалась» в его жизнь.
На вопрос о том, каким был его отец, Александр отвечает: «Крепким» – и физически, и психологически. О войне он не очень любил вспоминать, но, конечно, близким рассказывал. Особенно врезался в память сыну рассказ отца о битве под Старой Руссой, которая была крайне жестокой и кровопролитной и длилась три дня. Тогда же был ранен и сам Владимир Иванович.
Александр вспоминает, что у них дома часто собирались фронтовики, грудь многих из которых была «настоящим иконостасом» всевозможных наград:
– День Победы был большим праздником: все надевали белые рубашки... Праздновали очень просто, но душевно. Жили мы тогда в старом доме на Интернациональной, недалеко от Дома офицеров, а вокруг, куда ни глянь, были деревянные бараки. Там, где сейчас памятник воинам-интернационалистам, располагался военный госпиталь. А чуть далее вниз – крепость, где служил отец...
Александр вспоминает, что взяться за рукопись о буднях медсанбата отца подтолкнула книга воспоминаний «Дни боевые» одного из командиров 26-й стрелковой дивизии, Павла Григорьевича Кузнецова. Владимир Иванович тогда загорелся идеей записать воспоминания своих однополчан и занимался этим не один год: вел переписку, отправлял запросы, ездил в архивы. Александр Владимирович предполагает, что издать рукопись не получилось по чисто техническим причинам: требовалось литературное оформление, согласование всевозможных инстанций, поэтому вопрос «забуксовал». Потом материалы передали в местный архив, чтобы они сохранились.
Владимир Иванович Дубровский умер в 2005 году, похоронен в Бобруйске.
К слову, историю своей семьи изучает внук Владимира Дубровского, Максим, который сейчас находится в Грузии. Он намерен составить генеалогическое древо рода, и поэтому ценные сведения о дедушке, которые нашлись в зональном архиве, ему очень пригодятся.
Великая Отечественная на фото из Зонального архива г. Бобруйска:
