Женечка и Шура
Бабушка моя, Евгения Черная, еще весной и в первые дни лета 1941 года была абсолютно и безгранично счастлива. И думала, что так будет всегда, ведь рядом самые любимые на всем белом свете мужчины: муж и маленький сынишка. Два Анатолия – так уж вышло. Супруг трудился директором сахарного завода, на работе его уважали и ценили, в доме достаток, да и у самой профессия имеется на зависть многим подругам – технолог сахарного производства. А еще она была удивительно красива, изумительно исполняла старинные романсы и обожала, когда ее сравнивали с несравненной актрисой и исполнительницей Лялей Черной.
Все изменилось в один миг, 22 июня 1941 года. Муж ушел на фронт, Женечка с маленьким сыном оказалась в эвакуации – в Сочи. Сразу же устроилась на работу медсестрой в военный госпиталь. Все надеялась еще, что все это скоро закончится и вернется прежняя, счастливая жизнь. Еще не зная, что Анатолия уже нет. Что остался навсегда он где-то под Харьковом…
В конце 43-го, когда советские войска уже начали освобождать родную Украину и появилась надежда на возвращение домой, в госпиталь, где работала Женечка, привезли раненного в ногу военного врача, Александра Смольникова. Уж и не знаю, как и когда проскочила между ними та самая искра, которая зовется любовью, но на Украину они вернулись супругами. Несмотря на то, что родные моего будущего деда брак этот категорически не одобряли и долгие годы потом практически не поддерживали с ним никаких отношений.
Мне, маленькой, понять это было трудно, зато очень любила, когда вечерами, после ужина, дедушка Шура снимал со стены гитару с пышным синим бантом на грифе, а бабушка Женя, – всегда нарядная, пахнущая духами «Красная Москва» и с непременной помадой на губах – брала первые ноты моего самого любимого романса: «Белой акации грозди душистые…» Дедушка перебирал струны и смотрел на нее с таким обожанием, что я не выдерживала и шепотом спрашивала его: «Ты бабушку любишь, да?» Дед улыбался мне в ответ, брал трубку и шел курить на крыльцо…
Став старше, я начала понимать, что любовь эта для него была далеко не безоблачной: он всегда отдавал себе отчет в том, что его обожаемая Женечка так и не смогла забыть своего погибшего на войне первого мужа. Но разве это может что-то изменить лично для него, если он ее так любит?
Когда дедушки не стало, бабушка перестала петь. И только все крутила на проигрывателе старые пластинки с любимыми романсами. Все время казалось, что вот-вот крикнет вглубь квартиры: «Шура, ну почему ты не идешь, я уже и гитару со стены сняла?!» И послышатся в длинном коридоре торопливые шаги: «Иду, Женечка, иду!»
Катя и Андрей
Где могли познакомиться в середине 30-х годов юная деревенская девушка Катя и молоденький сельский учитель Андрей? Ну конечно же на какой-нибудь деревенской гулянке, куда непременно подтягивалась вся молодежь с окрестных сел – удаль молодецкую показать, невест себе приглядеть. Напляшутся от души, а потом рассядутся на завалинке: девчата песни заводят, стреляют кокетливо глазками, парни лузгают семечки да хохочут вызывающе громко. А там уже и до череды свадеб недалеко!
Когда война началась и Андрея на фронт забрали, Катя осталась в родной деревне – беременная, с двумя ребятишками на руках. Младшая девочка родилась уже когда Сумщина была полностью оккупирована и то, что она выжила, можно считать настоящим чудом. Фашисты практически сразу выкинули молодую мать с детьми из дома в неотапливаемый сарай, – новорожденную малышку клала на ночь между старшими детьми, заваливала старым тряпьем, все хоть какое-то тепло. А сама шла, дрожа от страха, на бывшее колхозное поле, искать мороженную картошку. Говорила потом: «А что же мне делать-то было? Я же обещала Андрею детей его сберечь!»
Мой будущий дедушка домой вернулся только в начале 1946-го – больше года провалялся по госпиталям с простреленным легким. О приезде своем никого не предупреждал, и, когда появился на пороге хаты, дети попрятались от него под стол и давай кричать: «Мама, мама, тут какой-то дядька чужой пришел!» Катя за домом была, на огороде, услышала, примчалась и едва на ногах устояла: «Ты вернулся, Андрей?»
В детстве меня отправляли к дедушке с бабушкой на все лето, сюда же привозили и моих двоюродных сестер. В доме становилось шумно и тесно. Чтобы хоть как-то облегчить жизнь бабушке, дед Андрей зачастую забирал всю нашу ватагу с собой в школу, где все лето делал своими руками ремонт, приводил в порядок учебные пособия. И когда кто-нибудь удивлялся, чего это он – мало работы что ли? – с детворой возится, только улыбался: «Зато Кате полегче». Они, кстати, даром что деревенские, так всегда друг друга только и звали «Катя» и «Андрей». А вот о любви не говорили – может, стеснялись, а может, просто не принято было…
… Когда дедушка умер, бабушка лежала в больнице, в городе. Сестра моей матери, которая жила с ними в одной деревне, рассказывала, что долго не знала, как сообщить ей печальную новость. Потом все-таки собралась с силами, поехала в больницу. Когда вошла в палату, бабушка Катя лежала, отвернувшись лицом к стене. И спросила, не поворачиваясь: «Андрея больше нет?» Как поняла, как почувствовала?
А в ночь на сороковой день после похорон дедушки она проснулась и стала дочерей будить: «Калитка на огороде скрипит, закрыть забыли!» Они оделись, все проверили – заперто. «Наверное, это Андрей меня зовет, не может без меня», – задумчиво сказала бабушка. А под утро ее не стало. Ушла Катя к своему Андрею.
И какая разница, что они никогда не говорили о любви вслух.
