Марк Краснов родился в Бобруйске в 1937 году и жил здесь до четырех лет. Незадолго до войны отца по службе перевели в Слуцк, и вся семья уехала с ним. А когда началась война, отец ушел на фронт, а матери с детьми пришлось эвакуироваться в Саратов. И только в 1945-м она смогла снова вернуться в родной город.
Как дедушка-ортодокс «гонял» семью за сало
Семья Красновых состояла из пяти человек: папа, мама, старшие брат и сестра и младший Марк. Глава семейства Михаил Григорьевич – одессит, окончил курсы военных дирижеров при Московской консерватории, дирижировал военным оркестром. В начале 1930-х был переведен на службу в Бобруйск, где он и познакомился с Беллой, будущей женой и мамой Марка.
Белла Марковна родилась в Бобруйске и 52 года отработала в аптеке №1, что тогда размещалась напротив танка Бахарова.
Где именно в Бобруйске жила его семья до войны, Марк Михайлович уже не помнит.
Ему запомнилась история из раннего детства, рассказанная матерью.
– Семья мамы была большой, они жили где-то в районе рынка, – рассказывает собеседник. – Дедушка был сапожником и ортодоксальным евреем. Как-то, когда он ушел в синагогу, его дочери очень захотели украинского сала и купили его на рынке. Не успели они это сало съесть, как пришел отец и унюхал его. А сало – это ведь некошерная пища! Он девчонок так гонял, что мама на всю жизнь это запомнила.
Как в войну пропала сестра Женечка
В войну семью Красновых постигло большое горе: отец погиб в первые дни неизвестно где, а из троих детей в живых остался один Марк.
– Сестра Женечка была старше меня на девять лет, она со мной играла, всегда учила меня чему-то, – вспоминает собеседник, и сегодня с трудом скрывая слезы. – За несколько дней до начала войны она окончила девять классов. Мы тогда жили в Слуцке, сестра поехала в Бобруйск учиться, а тут война... Почти всех наших родственников-евреев немцы расстреляли. А Женечка не была похожа на еврейку, ее приютила белорусская семья, и она до 43-го года жила с ними. Удивительно, полицаев было много, все соседи знали, что она приемная, но никто не выдал. В 43-м Женечку и родную дочь той семьи немцы вывезли на работу в Чехословакию. Та девочка вернулась, а моя сестра пропала. Уже после войны мама столько усилий приложила, чтобы ее найти, но все напрасно.
«Слазь, жидовская морда...»
Мама Марка с двумя сыновьями в начале войны бежала из Слуцка в российский Саратов. Там жила супруга погибшего папиного сослуживца – Сима Степанова, они раньше дружили семьями, к ней Беллла Марковна и стремилась. Добирались долго и с большими трудностями – где пешком, где на подводе.
– Запомнился случай, произошедший то ли в Рогачеве, то ли в Жлобине, – рассказывает Марк Михайлович. – Мы шли пешком: мама, я у нее на руках и старший брат, ему было 17 лет. Видим, какой-то военный грузит вещи в «полуторку». Мама стала проситься: возьми меня с детьми. Там свободный уголочек был. Он говорит: залазь. Сели, прижались друг к другу. А тут адъютант выносит плетеную этажерку, и ее некуда поставить. Он и говорит маме: «Слазь, жидовская морда, иначе я пристрелю тебя и твоих щенят». И мы слезли. Самое интересное, у Василя Быкова этот случай описан в одной из книг, я сам читал. Кто-то ему рассказал…
Дядька с печеньем, который спас две жизни
Сначала Красновы добрались до украинского Ворошиловграда (сегодня Луганск) и некоторое время жили в какой-то деревеньке.
– Вдруг прибежали солдаты советские и говорят: уходите, через час-два здесь будут немцы, – вспоминает Марк Михайлович. – А мама не хотела уходить. Она помнила немцев по 1917-му году, когда ей было 12 лет. Она говорила, что они хорошие, с мирным населением не воюют, и ей в детстве давали конфеты и шоколад. Но все же нас вывезли. Помню, как мы, несколько семей, ехали на какой-то платформе. У одного дядьки был целый мешок печенья, и он всем раздавал его. Нас бомбили, мама прижала меня к себе и облокотилась на стенку платформы. И вдруг от взрывной волны платформа эта открылась, мама вместе со мной стала падать в кювет. И этот дядька поймал ее за руки и затащил обратно.
В пути старший брат Марка стал проситься у мамы: «Мне уже 17, я комсомолец, отпусти меня в солдаты»... И ушел, как мать его не отговаривала. Больше родные о нем ничего не слышали…
Годы, проведенные в Саратове, были для Марка и его мамы тяжелыми. Город каждую ночь бомбили. Белла Марковна в дороге потеряла документы о том, что она фармацевт, потому устроилась в детский сад воспитателем. Но после потери мужа и двоих детей не смогла работать с детьми – петь песни, веселиться у нее не было моральных сил, и она попросила перевести ее в уборщицы.
В Саратове они прожили четыре года – до 1945-го, потом им разрешили вернуться на родину.
Бобруйск послевоенный
– Минздрав БССР собирал своих работников, – рассказывает Марк Михайлович о первых послевоенных годах. – Они как-то узнали, что мама живет в Саратове, и прислали ей вызов на работу. Предлагали в Минске должность заведующей аптекой, квартиру. Но она рвалась в родной Бобруйск.
Хотя после войны родных в городе у Красновых практически не осталось. Только племянница мамы, Ася Меркель. Ей как-то удалось избежать страшной участи, которая постигла всех ее родных. Ася была очень красивой, служила в Советской Армии старшиной. И сейчас, по словам Марка Михайловича, в Бобруйске живут ее дочь и внучка.
Белла Марковна по возращении пошла работать в ту же аптеку №1.
«Встретила одного майора...»
Марк Михайлович вспоминает, как мама поначалу пыталась устроить личную жизнь. Ему тогда исполнилось 9 лет.
– Встретила одного майора, начальника штаба какого-то полка. Он приехал из Германии, набрался там трофеев разных... Мы жили втроем в землянке на волах, где крепость. Он к маме хорошо относился и ко мне тоже. Но пьянчужка был!.. Мама принесет из аптеки немного спирта, он сядет в кресло и смотрит на нее умоляющим взглядом: «Беллочка, милая, ну дай выпить». Она не выдержит, даст. Потом он уехал, у него в Куйбышеве, оказывается, семья была.
Сначала Красновы жили в квартире на Красноармейской, позже им от военкомата дали комнату на 8 метров в деревянном доме на углу Толстого и Красноармейской, около бани. Он и сейчас там стоит, но уже заколочен.
Голод, безденежье и бобруйский блат
Марк Михайлович вспоминает, что после войны в бобруйских магазинах почти все доставали по блату, даже «несчастную картошку». Зарплата в аптеке была очень маленькой, приходилось одалживать деньги у соседей. Выживали только за счет того, что Белла Марковна знала разные рецепты: как веснушки выводить, как делать восстановитель для седых волос, и приторговывала этим.
– Бобруйск в то время был, в основном, деревянным и одноэтажным, – рассказывает собеседник. – Например, санаторий Ленина состоял из одного корпуса – домика типа «зеленой библиотеки» на Интернациональной. Учился я в школе №5, на углу Пролетарской и Гоголя, тогда тоже деревянной.
До второго класса, признается Марк Михайлович, он не умел читать. А потом мама познакомилась с учительницей русского языка – делала ей мазь для лица, а та взамен пообещала позаниматься с мальчиком.
Первой книжкой Марка стала «Лягушка-путешественница», картинки из которой он помнит до сих пор. А спустя некоторое время он уже сам прочел «Жерминаль» Золя.
Дворовая юность
Бобруйские дети в то время проводили свободное время на улице.
– Собирались с мальчишками из соседних домов, играли в футбол – тряпками, мячей ведь не было, – улыбается Марк Михайлович. – Я все детство и юность проиграл в футбол, волейбол. Дружил с Витей Ковалевским, он жил в нашем доме на Толстого. Помню Алика Фишмана, Олега Канашенко, Мишу Тахтарова.
Свою юность Марк Краснов вспоминает как время неспокойное:
– Там, где сейчас детский парк, раньше был городской парк. В нем проходили танцы, там же мы гуляли, отдыхали и... дрались, район на район. «Фандоковские» банды были очень спортивными. Тогда же в городе случился большой скандал. Кто-то в парке у летчика отобрал часы, это тогда дефицит был! Он поднял свою роту, и они пришли со штыками. Такая драка была возле речки... После этого командира авиачасти сняли.
И еще один случай вспомнил мой собеседник.
– Напротив 1-й школы стоял дом, в нем жил маршал, то ли Тимошенко, то ли Рокоссовский. Однажды, когда он отсутствовал, а дома был только адъютант, пришла к нему банда «Черная кошка», она тогда на весь Союз «гремела». Они убили адъютанта, ограбили дом.
«Марик-комарик» на танцах в Доме офицеров
Работать Марк начал с 15 лет. С 1953-го по 1957-й был воспитанником в музыкальном оркестре, в котором когда-то служил его отец. Был он худеньким, и его дразнили «Марик-комарик». Поначалу играл на кларнете, но не хватало сил дуть, и его посадили на альт. Потом у Марка «прорезался» слух, и он остановился на теноре. Каждые выходные их оркестр играл на танцах в Доме офицеров.
Затем он работал на электрокаре, на швейной фабрике имени Дзержинского, играл в волейбол за команду предприятия. Потом пошел учеником штукатура в трест №13, был электросварщиком на горпромкомбинате. Окончив курсы машинистов башенных кранов, 16 лет отработал по этой специальности.
В этот период Марк серьезно занялся музыкой.
– Был такой доктор Абакшонок Анатолий, а жена его Света работала в тубдиспансере, – вспоминает собеседник. – Я строил возле их дома пятиэтажное здание. А он – вынесет колонку, включит на всю громкость, а там такая музыка: Челентано и другие! Я был в восторге и напросился к нему записать. Он говорит: хорошо, «бобина» – три рубля. За свою первую зарплату я купил магнитофон «Нота», и у нас дома собралась отличная фонотека. Я всегда был меломаном. А в 90-х у меня даже была своя звукозапись.
Последние 22 года жизни в Бобруйске Марк Краснов работал на шинном комбинате слесарем противопожарных систем в цеху связи, а начальником цеха в ту пору был Вячеслав Николаевич Животовский.
«Никто нас в Израиле особо не ждет»
В 1999-м в возрасте 62 лет наш герой вместе с супругой уехал в Израиль.
– Многие годы я чувствовал на себе и своих родных проявления антисемитизма, – объясняет свое решение Марк Михайлович. – Плюс, в 90-х жить здесь было просто невозможно. Это унизительное «доставание» всего, нельзя было купить ни рубашки, ни колбасы. Только блат людей спасал. Меня же спасало то, что я музыку в свободное от работы время записывал. И тогда я решил, что все евреи должны жить в своей стране. Позже понял, что сильно ошибался.
Поначалу Красновы приехали в Холон (крупный город в районе Тель-Авива). Сейчас живут в городе Бат-Ям (в том же округе, на побережье Средиземного моря).
– Там мы поняли, что никто нас в Израиле особо не ждет, – признается Марк Михайлович. – Жена моя Лариса пошла работать уборщицей в магазин, а после обеда мы шли вместе убирать в школах. Относились к нам не очень хорошо. Работать на кране я по возрасту уже не мог, языка мы не знали, потому выбирать не приходилось. Позже Лариса стала социальным работником, ухаживала за пожилыми людьми.
Некомфортно морально, но легче материально
Почти 21 год Красновы снимали жилье в Израиле, платили примерно по 780 долларов в месяц. Теперь у них есть своя хорошая квартира – социальное жилье, за которую они платят около 340 долларов в месяц.
Но Марк Михайлович говорит, что так и не смог привыкнуть ни к израильскому климату, ни к укладу жизни, и очень тоскует по родине. Жене он не раз предлагал вернуться в Беларусь, но все не так просто.
– Продать это жилье в Израиле мы не можем, так как оно принадлежит государству, – объясняет он. – А в Бобруйске же у нас ничего нет. В Беларуси я получал бы пенсию около 600 рублей – пусть скромно, но за них прожить можно. А вот супруга получала бы здесь минимально, так как зарплата у нее была очень маленькая. Потому она категорически против возвращения. В Израиле у нас с Ларисой есть пособие (в долларах выходит около полутора тысяч на двоих). Плюс она сейчас числится моим соцработником и получает зарплату, это еще почти полтысячи долларов. Еще я имею льготы, так как был беженцем в годы войны, в частности, все лекарства бесплатные. Плюс нам, как жильцам социального дома, постоянно что-то привозят – то молочко, то еще что-то, бесплатно.
КСТАТИ. Про цены в Израиле
Марк Краснов: «Цены на продукты в Израиле почти такие, как в Беларуси, ну немного выше. Но там нет такой вкуснятины. Покупаешь здесь сальтисон, колбаску, курицу – совсем другой вкус! В этом году там перестали продавать малину, объявили, что она некошерная. У меня такое впечатление, что когда-нибудь в Израиле может быть гражданская война между религиозными и простыми людьми. Первые там не работают, живут на пособие. У них много детей, школы и ясли для них бесплатные и жилье тоже. Это как государство в государстве».
– Мне там некомфортно морально, но материально легче, – резюмирует Марк Михайлович. – К тому же в Израиле живет моя дочь, внуки и сын планирует туда из Одессы переезжать, хоть я его и отговариваю.
– Я очень скучаю по Беларуси, – добавляет собеседник. – Как меня трясло, когда мы в январе уже купили билеты в Бобруйск, а тут началась 8-дневная война, и мы думали, что никуда не поедем!.. В Бобруйске я чувствую себя прекрасно. Мы приезжаем сюда, как к очень близким родственникам: все нас целуют, обнимают. В этот раз с нами приехал друг из Израиля. Он впервые в Беларуси, и его все поразило: березовые рощи, сосновые боры, ухоженные поля, чистота... А женщины… у него просто глаза разбегались.
