Фильм «Колыбельная» по произведениям Эфраима Севелы снят им на польской студии Zodiak в 1984 году. Фильм состоит из трех новелл Севелы: «Цветы», «Друг» и «Предсказание». Сценарист и режиссер Эфраим Севела, продюсер Хани Камаль (да, это получился и арабо-еврейский фильм!), оператор Ежи Госьцик, художественный руководитель Ежи Гофман.
Специальный показ фильма состоялся в Варшаве 15 апреля 2003 года в кинотеатре «Iluzjon» Национальной фильмотеки Польши на открытии фестиваля, посвященного 60-летию восстания в Варшавском гетто. Известнейший польский кинокритик Тадеуш Соболевский, увидев «Kołysanku», написал в Gazecie Wyborczej:
«Я опасался слезливого китча, фальшивого экспортного продукта. Я увидел фильм одновременно простой и аллегоричный, оказывающий сильное воздействие. Своей намеренно наивной формой предваряющий «сказки о Холокосте», которые появились в кинематографе 90-х годов, вроде французского «Поезда жизни» Раду Михайляну – где евреи из румынского штетла придумали чудесный трюк: переодетые в мундиры эсэсовцев, они сами себя вывезли эшелоном прямо в Палестину. Так же, как там, в «Колыбельной» почти нет сцен насилия. Ужас гетто, концлагеря, массовой казни присутствует в каждой из трёх новелл «Колыбельной», но как будто отстраненный, заглушенный солнечными образами сельской природы, среди которой разыгрываются эти истории. Всё происходит словно на границе между явью и сном. В каждом из рассказов, составляющих этот фильм, есть момент колебания, как будто катастрофа не могла произойти, как будто была невозможна. Кажется, что приговор будет в последний момент отменен, как во сне – и иногда в жизни».
После показа в Польше фильм снова положили на полку. Однако от случая к случаю он возникает в сфере публичного внимания, и люди делятся им друг с другом. Поделимся и мы. А про его сложную судьбу расскажем позже.
Демонстрируем оригинальную польскую версию с белорусскими субтитрами. Если они не отображаются начиная с названия – включите субтитры в плеере.
«Почему мы рассказываем? – таким вопросом задается Тадеуш Соболевский. – Проблема показа Холокоста в кино состоит в том, что трудно найти перспективу, с которой мы бы на него смотрели. В определённом смысле Холокост невозможно ни показать, ни вообразить. Подобно тому, как мы не можем ни показать, ни вообразить собственной смерти, потому что даже если смерть снится, тогда всё равно кто-то ещё на это смотрит. Холокост превосходит человеческое понимание – как наше, так и тех, кого непосредственно затронул. Возможно показать спасение, но никакой хэппи-энд или чувство триумфа жизни над смертью, пожалуй, невозможны. В таком случае какова цель рассказа о Холокосте?
Именно такой вопрос задала Ханна Кралль в одном из интервью для Gazety.pl: «Почему мы снова и снова рассказываем о временах Холокоста? Зачем приходят эти толпы слушателей? Конечно, они хотят что-то узнать, но ведь не о том, кто кого убил, потому что знают это из уроков истории. Может быть, хотят узнать что-то о себе? Может быть, хотят задать какой-то вопрос?» И сама себе отвечает: речь «всё о том же: что бы я тогда сделал?»
В замечательном рассказе «Пейзаж, переживший смерть» Корнель Филипович описывает две параллельные истории времен оккупации – художника Йонаша Штерна и его жены. Он, находящийся в лагере смерти, отправленный на расстрел, выбирается из-под трупов живой и невредимый. В то же время его жене, находящейся в городе с «арийскими» документами, среди друзей, в ситуации, которой каждый из тех, кто скрывался, мог бы позавидовать, несмотря ни на что не удаётся уцелеть. Отсылаемая с места на место, она теряет документы, теряет надежду и «шаг за шагом уходит из жизни», пока не погибает. Никто не рискнул за неё собственной жизнью. Хотя – как отмечает Филипович – никто не совершил в этом деле греха и каждый имеет оправдания, «однако чувствуешь какую-то вину. И твой моральный инстинкт прав». Для Филиповича именно это тлеющее чувство вины – не в связи с тем, что совершено зло, а в связи с добром, которое не совершилось – является мерой человечности. Возможно, именно в этом состоит сущность проблематики Холокоста. Чувство невинной вины, от которого мы напрасно хотим избавиться, может относиться не только к евреям, но к ним относится наиболее явно. Как писал Казимеж Брандыс в «Месяцах», «само существование евреев напоминает людям, что они не невинны». А кто хотел бы взять вину на себя?
Я не знаю фильма, который не имел бы черт мелодрамы или триллера и затрагивал бы этот комплекс так же сильно и глубоко, как литература – за исключением «Шоа» Ланцмана и «Пассажирки» Мунка, а также «Далеко от окна» Кольского. Я испытываю определённое сопротивление, которое трудно до конца объяснить, перед реалистическими блокбастерами с массовыми сценами Холокоста, сделанными по принципу хоррора, играющими с психической выдержкой зрителя. К правде о Холокосте можно прикоснуться и в небольшом фильме, таком, как этот, внешне напоминающем сказку. Есть и такие зрители, которые не терпят сказку или «комедию» о Холокосте – громкая «Жизнь прекрасна» Бениньи мне тоже показалась перебором. Однако «Колыбельная» – это чистое кино. При всей своей простоте она несет в себе правду и глубокое переживание.
Остается изумление: как такое было возможно? Только бы этот вопрос остался в нас навсегда».
Разобраться в этом нам помогут материалы ведущего польского издания Gazeta Wyborcza и портала Gazeta.pl, любезно предоставленные нам польскими коллегами для этой публикации.
