Очень хорошо помню, как в 1969 году в Бобруйске мы с Сашкой Искандеровым шли по двору дома на улице Интернациональной, что напротив стадиона «Спартак». И вдруг из приоткрытого окна, кажется, на втором этаже зазвучала волшебная композиция, начинающаяся со слов: «Льет ли теплый дождь, падает ли снег…». Песня завораживала. Мы, четырнадцатилетние пацаны, были буквально ошеломлены – чарующий голос певца, космические по тем временам звуки, в том числе электрогитар…
Потом окно вдруг закрылось, и нам страстно захотелось как-то взобраться на балкон и снова его открыть, ведь мы тогда так и не дослушали до конца ставшую чуть позже очень популярной «Восточную песню» в исполнении Валерия Ободзинского.
Человек сложной творческой судьбы
Спустя 28 лет, осенью 1996 года, во время «Золотого шлягера» в Могилеве я имел возможность пообщаться с Валерием Ободзинским, человеком очень сложной творческой судьбы, которому вначале рукоплескали самые огромные концертные залы Советского Союза, а потом вдруг исчезнувшим неизвестно куда.
С первых секунд разговора в его номере гостиницы «Могилев» чувствовалось – певец хочет выговориться. А потому значительная часть беседы представляет собой исключительно монолог. Монолог человека, которого в прошлом, как он выразился, сознательно втаптывали в грязь. И даже время, кажется, не смогло притупить в нем чувство обиды.
– Я хочу рассказать, каким путем мне доставалось имя, – поудобнее расположившись в кресле и потягивая из бокала воду, начал Валерий Ободзинский. – Обо мне вы узнавали обрывками, что я, мол, окончил музыкальное училище, консерваторию... Я ничего не заканчивал. Только школу. В те советские времена мне везде приходилось врать, заполняя разные анкеты. Иначе нельзя было пробиться.
Я вырос в Одессе, я человек с юмором, а потому никогда не унывал. В силу семейных обстоятельств мне очень рано, в 16 лет, уже приходилось думать о том, как заработать на кусок хлеба. Я любил музыку. Выучился играть на контрабасе и дошел до приглашения в оркестр Олега Лундстрема. В 1964 году я оставил свой контрабас и начал только петь – первый успех, первая пластинка, первая загранпоездка. Очки я набирал очень быстро.
Но песни для меня писали немногие. Я – певец с определенной манерой, певец открытого звука. Народу это нравилось. Но под идеологию Суслова не подходило. Я приходил записываться на пластинку, хотел спеть песню по-своему, но меня останавливали – вы, наверное, простыли, у вас что-то там хрипит. А я просто так хотел спеть, может, где-то с хрипотцой. Уйти от той схемы, которую мне предлагали, было практически невозможно.
В газетах писали, что я сопливый, сентиментальный певец, а нам нужны мужественные исполнители. Да, я лирик, я певец любви. Но я никогда не исполнял пошлых песен. Меня очень много ругали. Я пережил удивительное время. И, вспоминая сегодня те анекдотические случаи, мне смешно, и грустно.
«А потом меня закрыли…»
– Помню, страна готовилась отмечать 100-летие со дня рождения Ленина, – продолжает Ободзинский. – Однажды звонит мне Гаджикасимов (автор текста «Восточной песни» – авт.) и говорит: «Плохие дела, старик, «закрыли» тебя опять». Ну, думаю, закрыли потому, что я не вписываюсь в общую струю. А он продолжает: «И «Восточную песню» закрыли». – «Но песня-то здесь при чем?» – «Так ведь там я написал: в каждой строчке только точки после буквы «л».
Понимаете, меня закрыли на радио из-за того, что кому-то показалось – наверное, он Ленина хочет этой песней разоблачить. Вот такая смешная у нас была страна. И я в ней все время кому-то мешал.
Помню, Фурцева (тогдашний министр культуры СССР – авт.) вручала Апрелевскому заводу орден. Как положено, прошлась по цехам. К одному рабочему подходит: «Что вы печатаете?» – «Пластинку Ободзинского», – отвечает тот. И в другом цеху ей также ответили, и в третьем – пластинку Ободзинского. Генеральному директору стало очень неловко, и он уводит Фурцеву на второй этаж – мол, там у нас диски- гиганты выпускают. Фурцева опять к рабочему подходит – что печатаете? – «Пластинку Ободзинского». Здесь уж она не выдержала, психанула и ушла. А мне «закрыли» эту пластинку.
(Есть версия о том, что именно после посещения Апрелевского завода Екатерина Фурцева дала установку «перекрыть кислород» Ободзинскому – авт.).
Представляете, диск выходил тиражом более 13 миллионов экземпляров, стоимость одной пластинки – 2 рубля 60 копеек. Я же получил в конечном итоге 150 рублей! Видите, насколько обокрало меня государство. Если я рассказываю об этом кому-нибудь из иностранцев, они просто отказываются верить.
Но я зарабатывал, давая по 2-3 концерта в день. Постоянно был в разъездах, дети месяцами не видели отца.
Френкель, Богословский, Фрадкин, вся когорта – это блестящие композиторы. Но не мои. Мне хотелось работать с молодыми людьми, которые ищут, стараются. Я не замечал, чтобы маститые композиторы в своих песнях старались. Я общался с ними, когда они мне показывали свои песни. Делали они это без удовольствия, не чувствовалось, что они живут этими песнями. Могли они меня любить? И я, естественно выбирал своих композиторов.
Это был не Том Джонс
– Вспоминаю, Тухманов и Гаджикасимов предложили мне «Восточную песню», говорит исполнитель. – Я начинаю ее петь, а они меня останавливают: «Валерий, ты поешь эту песню как Том Джонс, как человек, у которого было много женщин. Ты спой ее так, как будто ты еще ни с кем не целовался». Я вначале спорил с ними, но потом все же спел, как они хотели. Песня прозвучала в «Добром утре». А вечером, вы не представляете, какой начался ажиотаж. Песня стала шлягером в один день. Что творилось со школьниками, студентами...
У нас великая страна и удивительно бедная. И если вы мне сейчас скажете, что вам раньше жилось хорошо, что вы были счастливы, позвольте, я вам не поверю. Все вы тогда зарабатывали по 120 рублей, и все вы, вместе со мной, кричали, что хорошо живем. Но я тогда зарабатывал по 10 тысяч рублей. Неужели вы были счастливы? Не верю.
Я – заслуженный артист Марийской республики. Но я делал, именно делал, это звание. У меня был приятель, как-то он говорит: «Слушай, Валерий, а почему ты не заслуженный? Давай я тебе сделаю заслуженного. У меня знакомый — секретарь обкома партии в Марийской республике. Но для этого тебе надо будет спеть что-нибудь героическое». Я специально выучил песню «Алеша». Хорошая песня. Но не моя. Вот так, левыми путями, я сделал себе звание.
Меня сегодня спрашивают, вы согласитесь, если вам дадут народного артиста России? Нет, говорю, не соглашусь, это звание не играет для меня никакой роли. Я бы вначале попросил, чтобы мне предоставили нормальные условия для жизни – квартиру в Москве, соответствующую пенсию. Тогда я буду чувствовать себя народным. А то я вот такой известный и популярный, что заслуживаю только 300 тысяч рублей пенсии (на тот момент около 55 долларов-- авт.). Вы посмотрите на наших артистов, я не вижу, чтобы их условия жизни соответствовали их высоким званиям. Нищие все. А теперь взгляните на певцов, которые приезжают к нам из-за границы. Сравнивать бессмысленно.
Самому себе сказать «нет»
– Кажется, Кристалинскую на одном из приемов в ЦК спросили: сколько вы получаете денег? А она: полторы тысячи рублей в месяц (по тем временам – огромные деньги – авт.). И у того секретаря, который получал тысячу, просто ноги чуть не подкосились. Он тут же ее возненавидел. В ЦК был скандал. И наши ставки тут же начали пересматривать, чтобы мы не могли хорошо зарабатывать.
Многие знают композитора Тухманова и поэта Харитонова. А ведь пробивая песню «День победы», Харитонов заработал себе инфаркт.
Я ведь в прошлом не мог работать. Только начинаю – мне тут же подножку, тут же какое-то препятствие. Тогда-то я к рюмке и пристрастился.
Недавно я отработал концерт памяти Игоря Талькова. Но менеджеры со мной никак не рассчитались. Я в честь памяти Талькова выступил бы и бесплатно. Но там речь шла и о других концертах. И я сказал: больше с этими менеджерами работать не буду. И не поехал в Воронеж. Мне не привезли билет, а я не мальчишка, я уже 30 лет на эстраде и хочу, чтобы меня уважали. Так вот, в «Комсомольской правде» написали, что менеджеры из Воронежа связались с менеджерами из Москвы, а те сказали, что меня якобы нельзя было загрузить в вагон, что я был такой пьяный. От наших сегодняшних менеджеров я допускаю такое отношение, но как могла «Комсомолка» написать такое, не проверив?
Это все идет с того времени, когда об меня можно было ноги вытирать. Я по тем временам совершил массу ошибок, но я не хочу их повторять. Обо мне писали, что я алкоголик и все такое... Да, было в моей жизни все. На какое-то время я даже решил бросить заниматься искусством. Но я нигде не лечился, мне нужно было только самому себе сказать «нет».
Я понял – надо оставить свою работу, которая не дает завязать со всем этим. Я устроился сторожем на галстучную фабрику, разработал для себя программу. Мне нужно было отказаться от больших денег. Я ведь нормальный человек, у меня никогда не было «звездной» болезни. Я любил женщин, любил вино. Но я никогда не допускал, чтобы меня унижали, и сам никого не унижал. Я мог бы остаться на Западе. Что помешало? Любовь к родине, к деревьям, к траве. Перед поездкой в Америку я проверял себя на Польше и Болгарии. Но понял – жить за границей я не смогу. Сегодня мне предлагают очень много. И платят большие деньги. Большие и малые. Но я живу по своим принципам. Жаль, но сегодня не существует культуры отношений в искусстве — сплошной обман. Раньше я просто пел стихи под музыку. Сейчас считаю, что с каждым годом должен становиться мудрее, петь грамотнее. Я все время работаю, не останавливаюсь. В своей жизни я прошел через все и ни о чем не жалею.
Ему аплодировали стоя
Окончательно Валерий Ободзинский оставил сцену и песню в 1987. Но в самом начале девяностых годов благодаря усилиям своей гражданской жены он все-таки возвращается к творчеству, а в 1994 даже дает аншлаговый концерт в концертном зале «Россия». В 1996 году – приезжает в Могилев на «Золотой шлягер». 26 апреля 1997 года, через несколько месяцев после выступления на нашем фестивале, певец умер от сердечной недостаточности.
Своими воспоминаниями об этом одном из последних выходов Валерия Ободзинского на большую сцену с нами поделился тогдашний директор Могилевской областной филармонии Владимир Браиловский: « Запомнилось, что физическое состояние Ободзинского во время пребывания в Могилеве было, мягко выражаясь, далеко не самым лучшим. Его постоянно опекала жена, всегда находившаяся рядом. Она следовала за ним везде. Перед концертом, пока еще не подняли занавес, певца буквально под руки подводили к тому месту, где он должен был находиться. Пел он под некачественную фонограмму, хотя позже, когда его выступление выложили в YouTube, над звуком прилично поработали. И тем не менее перед концертом все зрители встали и ему минут 5 аплодировали. А после концерта – стоя аплодировали еще дольше».
Читайте о других героях рубрики на сайте:
