В московском Театре сатиры я оказался после «Современника», спустя несколько дней, во время все той же знаковой поездки в Белокаменную в 1994 году.
В московском Театре сатиры я оказался после «Современника», спустя несколько дней, во время все той же знаковой поездки в Белокаменную в 1994 году.
Если честно, то даже не ожидал такой высокой концентрации киношно-театральных звезд. Не успел я как следует сориентироваться, где тут гримерки, зал, вестибюли, как на различных скоростях мимо меня продефилировали Ольга Аросева, Георгий Менглет, Спартак Мишулин, Александр Ширвиндт, Михаил Державин…
А когда я уже собрался было попросить у вахтерши театра отхлебнуть водицы из стоявшего перед ней графина (чтобы справиться с волнением), в дверях появилась Людмила Гурченко. Как потом я узнал, в спектакль Театра сатиры «Поле битвы» по пьесе Э.Радзинского ее затащил Ширвиндт. Вот Людмила Марковна и прибыла на репетицию. С традиционным получасовым опозданием. В длинной оранжевой «пропитке», какой-то лохматой шапке и черных туфлях на высоком толстом каблуке. Она зычно со всеми поздоровалась и, прямо на ходу сбросив «пропитку», которую кто-то сразу подхватил, устремилась куда-то в сторону лестницы на второй этаж. Мне сразу расхотелось пить.
24 ноября 1994 года Театр сатиры отмечал свое 70-летие, а потому в служебном отделении в дни моего там появления было многолюдно – корреспонденты телевидения, радио, газет. А тут еще Ширвиндт книжку выпустил.
«Зина, – машет кому-то рукой Ольга Аросева, – купите мне, пожалуйста, «Мальборо». Но обязательно в белой пачке».
«Ольга Александровна, – подсаживаюсь я к легендарной артистке, – я бы на вашем месте давно бросил курить».
«Ой, нелегкое это дело», – вздыхает она.
В этот момент я реально ощутил себя пассажиром троллейбуса, водительницу которого в кинокомедии «Берегись автомобиля» еще в середине шестидесятых сыграла Аросева .
Спартак Мишулин никого ничего купить не просил. У него в этот день была деловая встреча с писателем-сатириком Анатолием Расом, который собирался оказать Мишулину помощь в написании чего-то мемуарообразного. Я со своими вопросами вроде как вписывался в этот сюжет.
Но тут выяснилось, что на тот момент Заслуженного, еще не Народного, артиста России поджидал какой-то мужичок из Омска, его дальний родственник: «Спартак Васильевич, мне обязательно нужно на этой неделе встретиться с Иосифом Кобзоном, поможете?».
Мишулин сморщился и извиняющимся тоном выдавил из себя: «Это раньше я был с Кобзоном в дружбанах, а теперь он ой как высоко взлетел, к нему не подступиться».
Да, время меняет людей, но вот Мишулин, кажется, так и остался тем угловатым, вечно заикающимся паном Директором из телевизионного кабачка «13 стульев». Родственник из Омска, получив такой предельно исчерпывающий ответ, помялся и, тоже заикаясь, распрощался с артистом.
Тут я понял, что возникает удобный для короткого диалога случай, и представился Мишулину.
«Из Белоруссии, говоришь. Ладно, пошли ко мне в гримерную», – отреагировал тот.
Помню, мы ехали в лифте. Чтобы не терять времени даром и как-то заполнить возникшую паузу, я прямо в кабине поинтересовался у Мишулина историей возникновения телекабачка «13 стульев». – Первый выход передачи в эфир состоялся в 1968 году – пояснил артист. – Правда, тогда она называлась по-другому: «Добрый вечер», транслировалась «живьем» из Шаболовки. Мы думали, что это будет всего лишь разовая передача, но потом пошли письма телезрителей с просьбой ее повторить. В то время видеозаписи еще не было, а потому мы сделали новую программу, затем еще одну, еще одну... Объявили конкурс на лучшее название и остановились на «стульях». После этого уже окончательно разделили должности и «портфели» – пан Вотруба, пани Моника, пан Спортсмен... Просуществовали 16 лет, но потом нас, как говорится, заставили войти в плотные слои атмосферы.
– Но кто-то конкретно ведь был автором идеи этой телепередачи?– продолжаю тему уже в гримерке Мишулина, глядя почему-то не ему в лицо, а в отражение зеркала. Пан Директор подхватывает мою инициативу и тоже продолжает общение через зеркало.
– Есть две версии, – говорит артист. – По одной, и я считаю ее самой верной, автор «Кабачка» – Александр Белявский. Он, кстати, и самый первый ведущий. Так вот, были мы как-то в Польше на гастролях. Белявский, на удивление, очень быстро освоил польский язык, что потом и позволило ему достаточно много сниматься в этой стране. Овладев языком, он прямо во время гастролей перевел огромное количество польских юмористических миниатюр и предложил все это синтезировать в телепередаче.
– Спартак Васильевич, скажите, а вам не жаль образа пана Директора, в котором вы пребывали столько лет?
– Знаете, я актер, мне не привыкать и в театре, и в кино расставаться со своими персонажами. А вот народу жаль. Ведь передача-то была любимая в семьях, домашняя передача. Горький как-то писал, что он мог бы босиком пройти по России. Так и я после нескольких выходов в эфир «Кабачка» мог без опаски за свое существование отправиться в одних штанах в любую точку Союза – меня бы приняли как самого дорогого гостя, обули, одели, накормили. И даже сейчас, где бы я ни выступал, везде спрашивают в первую очередь о «Кабачке».
– В те годы вам доставалось за острую сатиру?
– Нет, ведь в «Кабачке» между собой общались паны, а панам все прощалось, речь в передаче шла о Польше, а не о Советском Союзе. Это нас и спасало.
– У вас еще была достаточно крутая роль в «Белом солнце пустыни».
– Слава Богу, что я попал в такой хороший фильм. Кино ведь непредсказуемо. Может быть очень хороший сценарий, но плохой фильм и наоборот. Все выясняется в самый последний период —монтаж и озвучивание. Великие режиссеры все ошибки исправляли в монтаже и «вытягивали» картину, даже если снята она была неважно.
– Время накладывает отпечаток на артиста-сатирика?
– Безусловно. Сейчас смешить людей проще, но... труднее. Раньше было меньше объектов для насмешек, а сегодня все разрешено, поэтому иной раз теряешься — на что делать акценты?
– В творческом отношении вы о чем-то сожалеете?
– Но уж о том, что я попал в Театр сатиры, — не жалею. Здесь мой дом, здесь я чувствую себя нужным человеком, иногда, правда, и ненужным — коллектив у нас большой, а пьес не очень-то много.
– А разве нынешняя ситуация не подталкивает и театральных работников «наращивать обороты» по количеству новых постановок?
– Нет, в наш театр и так ходит зритель, нам нет необходимости постоянно удивлять его новинками.
– А члены правительства, крупные политические деятели заглядывают к вам?
– Очень часто ходят. И надо сказать, что они очень хорошие зрители.
– Как я понял, вы очень довольны и теми, кто сидит в зале, и теми, кто вместе с вами выходит на сцену?
– Да, все артисты нашего театра универсальны, они любую передачу играют. О других такого не скажешь — то комедию не тянут, то в драме слабоваты.
– Похоже, вы внимательно следите за театральной жизнью столицы?
– Моя дочь, ей 15 лет, очень большая любительница театра. Мы с ней пересмотрели уже сто спектаклей — она записывает. С 5 лет она участвует в постановках разных театров, очень хочет быть актрисой.
– И что из последних премьер вам больше всего понравилось?
– «Рогатка» Виктюка, очень большое впечатление произвела «Чайка» Захарова.
– Ощущается ваша тяга к экстравагантности.
– Нет, я просто люблю все хорошее, но и плохое смотрю, это тоже поучительно.
– А чем вы еще занимаетесь в свободное время?
– А у меня его нет. Сейчас должно было бы быть, но вот вы меня поймали, а там еще кто-нибудь под дверью стоит.
– Вы имеете в виду друзей?
– К сожалению, антиалкогольный лигачевскии запрет развалил многие хорошие компании, и мою в том числе. Мы с друзьями на протяжении 20 лет регулярно вместе отмечали праздники, но после 1985 года все постепенно заглохло. А сейчас вообще никто ни к кому в гости не ходит. Это мне очень напоминает заграницу.
– Как вы относитесь к преобразованиям в России?
– Хорошо. Вот только обидно, что за более чем 70 лет очень базис страны истрепали, и все очень уж хотят быть в президентах.
– Забываю поинтересоваться вашей супругой.
– Она монтажер в программе «Время». После рождения ребенка не работает – ведь ни бабушки, ни дедушки у нас в Москве нет.
Спартака Мишулина не станет 17 июля 2005 года.
Наверное, в момент нашей с ним беседы артист и предположить не мог о том, какие телевизионные страсти разгорятся вокруг его личной жизни, спустя четверть века. Особенно, эти страсти коснулись его детей, в частности, сына.
К слову, своего отца Спартак Мишулин не знал, но предполагал, что им мог быть писатель Александр Фадеев, с которым у его матери был роман во время учёбы в Московской горной академии. History repeating – история повторяется. Ну как тут не вспомнить о зеркальности…
