Ранее были опубликованы:
Вася превращается в Мака
Как и обещал, расскажу вам о своем друге Василии, которого все мы называли Мак. Наше знакомство произошло 2 сентября 1972 года, во второй учебный день на первом курсе в «машинке», во время одного из перекуров на вузовских ступеньках после учебной пары занятий. Как сейчас помню – была лекция по математике.
Блондин, одетый в строгий серый костюм, в сдвинутых на кончик носа очках поначалу производил впечатление крайне заинтересованного учебой молодого человека. Признаюсь, меня такой пафос не вдохновлял. Но когда он переложил из одного отдела своего портфеля в другой несколько магнитофонных бобин с надписью «Rolling Stones», я понял, что тут не все так просто.
Мне пришлось инстинктивно прикрыть Василия (так он представился) от сурового взгляда портретного Брежнева, который, казалось, силился разглядеть – что это там за катушки у студента, не зарубежной ли направленности звуковые носители?
А тем же вечером мы с Васькой окончательно настроились на общую волну и в дальнейшем уже не представляли себе существование друг без друга. Мы стали просто неразлучны. И там, где не получалось преодолеть проблему поодиночке, побеждали сообща. Благодаря дружбе, взаимовыручке.
Кличку «Мак» я дал ему без какой-либо задней мысли, просто сокращенное прозвище от фамилии Маккартни. Думаю, нет смысла пояснять, кто это такой. Но Ваське, наверное, больше понравилось бы сокращение, касающееся Мика Джаггера. Хотя Мак совсем недалеко от Мика.
Помню, нашей радости не было предела, когда мы закончили с Маком совместную картину (осиновая доска, масло), которую начали писать сразу после знакомства. Тут же провели небольшую фотосессию, используя мой «Зенит» и настольную лампу, если мне не изменяет память, производства Житомирского электротехнического завода.
Параллельно с работой над картиной мы с Маком «клепали» еще и повести, рассказы для своего литературного альманаха «Агамемнон». Но ведь и курсовые работы по всевозможным дисциплинам никто не отменял. Одним словом, отдохнувшими нас назвать было трудно. Да мы про отдых в то время особо-то не думали. Он нас сам как-то находил.
Браслет, потерянный в борозне
Совершенно необыкновенная история произошла однажды на картошке. Дело было на втором курсе, уж не помню, в какой деревушке, кажется, где-то в Круглянском районе. Наша одногруппница, которой мы оба симпатизировали, потеряла в борозне часы-браслет. Фамильная реликвия. Девушка была в истерике.
И здесь Мак дважды за пять минут удивил меня.
Во-первых, он решительно заявил, что найдет часы: «Не спрашивай – как. Найду, и все!»
Во-вторых, интригуя, впервые произнес малопонятные тогда слова некой, вроде как, притчи. Он процитировал буквально два предложения, в которых шла речь о касатках, которые почувствовали приближающуюся опасность. Какие касатки? Какая опасность? О чем это он?
Мак ничего не пояснил, а всего лишь загадочно улыбнулся. Эту необычную историю о китах-касатках он мне (не раскрывая всей сути) досказывал частями в течение всей оставшейся жизни. Такая вот заморочка, ставшая мне в какой-то степени понятной только после смерти Мака в 2009 году...
А тогда, на картошке в 1973-м, Мак, решительно отряхнув свою рабочую фуфайку от провинциальной сельскохозяйственной пыли (а мы с ним работали на току), отправился в соседнюю деревню, где квартировали студентки пединститута, убиравшие лен.
К вечеру он вернулся, и я попытался еще раз выяснить у товарища, что тот имел в виду, говоря о каких-то касатках, плывущих, неизвестно куда и зачем.
«Да ладно тебе голову ломать, – отшутился Василий. – Есть одна такая забавная история из жизни животных. Чем-то напоминающая наше бытие. Недавно в одном научно-популярном журнале прочел. Как-нибудь расскажу, чем там все закончилось…».
Через два дня Мак еще раз куда-то отлучился и погожим сентябрьским вечером вручил нашей однокашнице (чуть было не потерявшей сознание от привалившего счастья) потерянные часы-браслет.
«Как ты их отыскал?» – недоумевал я, совершенно не представляя, как можно было найти пропажу на десяти гектарах колхозного поля.
«Я их купил в «Могилевчанке», – бесхитростно ответил тот. – Там точно такие продаются. Съездил в город и купил. Немного их подстарил. Но ты никому не говори, пусть девушка порадуется».
Тогда у меня возник уже вопрос по деньгам, избытка которых у Мака никогда не ощущалось. Тем более, здесь, в деревне, где каждый рубль на счету. А ведь браслет, судя по всему, стоил никак не менее рублей двадцати – чуть ли не четверть средней месячной зарплаты. Такие деньги среди картофельных буртов не валяются.
«Немножко выдумки и изобретательности позволили ликвидировать финансовые проблемы», – снова в свойственной ему шутливо-интригующей манере ответил Мак.
«Тем более, что белый медведь уже почуял касаток и двинулся в путь», – добавил он многозначительно.
А ведь способ был более чем оригинальный. О нем назавтра шепталась вся деревня. Рассказывали, что студент машиностроительного института устроил прямо в поле цирковой аттракцион – на глазах изумленных студенток пединститута глотал живьем жуков, кузнечиков, гусениц… За деньги. Штука – рубль. Девочки визжали от восторга. Хотя платили, скорее, из сострадания к необыкновенно старавшемуся их удивить мальчику.
Войдя в раж, Мак чуть было не заглотил подвернувшуюся под руку полевую мышь – сказался пример одного западного рок-музыканта, который на концерте набросился на крысу. Студент сразу запросил за грызуна десятку. Зрительницы сбили цену до семи рублей, но от действительно непоправимого ущерба своему здоровью парня спас руководитель пединститутской группы, появившийся в тот момент, когда Мак уже приподнял за хвост дергающуюся мышку и был готов, как ему казалось, победно завершить шоу-программу.
Почувствовав в лице преподавателя опасность, Мак отбросил в ближайшие кусты попискивающий реквизит и ретировался. И без мыши вырученных денег хватило для приобретения браслета.
Два года на пустой желудок
«Белый медведь уже бьет лапой по воде», – в очередной раз изрек малопонятную фразу Мак перед распределением, которым ему было наканавана отправиться в Старый Оскол, на строящийся металлургический комбинат. Большие стройки советской страны нуждались в молодых специалистах, знающих толк в подъемно-транспортных машинах и оборудовании.
С этого момента мы (а я, распределившись на лифтостроительный завод, остался в Могилеве) виделись уже редко. Время прозябания Мака в Старом Осколе полнило меня впечатлениями, которые я черпал только из приходивших от него почти каждую неделю писем. Товарищ подробно описывал свое тамошнее незатейливое бытие – койка в комнате общаги с предсказуемым вечерним времяпрепровождением в основном в стиле drink, малоинтересная, совершенно непродуктивная работа в отделе главного механика, который искренне удивился появлению молодого специалиста, претендующего на конструкторский кульман: «Да у меня для тебя работы нет. Будешь на подхвате, устраивает?»
А у него, что, выбор был? Отработка. Так и болтался Мак семьсот двадцать дней между отделом, заводским цехом и продуктовым магазином.
По возвращении в Могилев Мак скоропалительно женился. Видимо, чтобы побыстрее забыть «прелести» старооскольского периода, который он охарактеризовал кратко, но емко: «Два года на пустой желудок».
Потом так же быстро и неожиданно развелся, списав неудачную попытку на «классику» – не сошлись характерами.
Года через три снова прослушал вальс Мендельсона. В качестве свидетеля здесь уже выступал ваш покорный слуга, к тому времени тоже имевший статус семейного человека.
Мы иногда встречались, даже чем-то помогали друг другу. Но ближе к полтиннику отношения приобрели, как это часто бывает, в основном телефонный характер: «Ты как, все нормально? Ну, держись!»
Однако одной своей традиции – всегда звонить мне под Новый год, обсуждать прожитое, фантазировать по поводу будущего – Мак никогда не изменял. Несколько раз, с улыбкой, напоминал о белом медведе и касатках. Но я, уже привыкший к постоянной недосказанности, воспринимал это как шутку без продолжения.
Когда медведю удается убить касатку
А 31 декабря 2008 года Вася вдруг довел свой рассказ до логического конца. Я знал, что товарищ уже лет десять живет один, общение для него – своеобразная роскошь, поэтому, несмотря на занятость, выслушал вступительный монолог терпеливо, как симфонический концерт. А потом Мак вдруг изменил тон:
– Почему-то хочется сегодня расставить все точки над «і» в моей истории тридцатилетней продолжительности, а то ты уже перестал на нее реагировать.
– Я просто адаптировался к этим касаткам. Столько лет – по чайной ложке.
– Критика принимается. Тогда слушай последний раз. Короче, киты-косатки на лето отправляются в определенный район Северного Ледовитого океана. Пожрать, поплавать…
– Как люди? Где харчи, там и торчи?
– Типа того. Но иногда случается, что место, куда они приплывают, безнадежно замерзает. Касаткам же нужно время от времени выныривать на поверхность, чтобы глотнуть воздуха. А как вынырнешь, когда над головой ледяным панцирем все схвачено? Бедные киты тогда выбирают какой-то определенный участок моря и, группируясь в строгой последовательности, начинают монотонно плавать друг за другом, в вертикальной плоскости, не давая своими спинами льду замерзать. Движение должно быть беспрерывным, иначе полынья замерзнет и животные погибнут от удушья.
– Да, глоток свободы и для человека очень важен.
– Ты мыслишь в нужном направлении. И вот касатки, как заводные, крутятся в море день, два, три, неделю, две недели… До тех пор, пока не наступит оттепель. А когда она наступит – одному Богу известно. Но запах борющихся за свою жизнь китов – они же ведь потеют! – разносится на большое расстояние. Белый медведь улавливает этот запах. А как не уловить, если он уже месяц ничего не ел. Чуть ноги волочит. За несколько дней медведь добирается-таки до пятака, не замерзающего благодаря коловращению касаток. Садится на край этого озерца и, выбрав одного кита (сил-то осталось мало), начинает бить лапой ему по спине, как только тот показывается из воды. Один удар, другой, третий… В конце концов, он убивает кита. Из последних сил как-то умудряется вытащить его на лед…
– Да, грустная история. Но хоть для медведя со счастливым концом.
– Если бы так. Как только медведь вытащил кита, появляется другой медведь, более крупный, более сильный. Он отвешивает оплеуху первому (который, в конце концов, погибнет от голода) и забирает всю его добычу.
Мак умолк, два раза кашлянул и положил трубку, а я уставился на новогоднюю елку, которая переливалась праздничными огнями. Как все просто. И жестоко. По-жизненному.
Захотелось спросить Мака – с кем из героев этой истории он себя отождествляет… Но я не перезвонил. Хотя, и так понятно…
Легенда умирает последней
А на следующий год Вася умер. В возрасте 54 лет. Получилось так, что никто из старых товарищей об этом не знал. Я долго отказывался верить в смерть друга, пока своими глазами не увидел на кладбище подле микрорайона Юбилейный свежую могилу.
Мака похоронили рядом с отцом. Он опередил свою мать, заняв приготовленное ей место. И успел-таки рассказать в чем-то магическую историю своему другу, который о нем никогда не забудет. И который поделился этой историей с вами, уважаемые читатели.
На протяжении времени, которое прошло со дня Васиной смерти, я неоднократно вплетал своего друга молодости во всевозможные творческие проекты. Как вы уже знаете, его именем назвал дерево у входа в бывшее кафе «Березка» – ведь напротив, через сквер, находилась девятиэтажка «салона красоты», в которой жил Мак. С моей легкой руки появилась даже городская легенда о том, что, если вы прислушаетесь к шелесту листвы этого дерева и вдруг услышите мелодию (такое бывает!) песни «Satisfaction» группы «Rolling Stones», то вам обязательно в дальнейшем будет сопутствовать удача. Маку всегда нравилась эта композиция, и он был очень добрым, отзывчивым на чужую боль человеком, верным другом.
Помню, весной 1974 года мы с Васей стояли на его балконе и мечтательно беседовали о каких-то юношеских перспективах. Конечно же, говорили о девушках… Нам было по 19. Я щелкнул пейзаж своим «Зенитом». Очень хорошо помню – в комнате Васи звучала группа «10СС», композиция «I’m not in love». А на балконе было тихо, щебетали только птицы…
Спустя сорок лет, тоже по весне, но уже 2014 года, опять пришел в квартиру Мака. Его старушка-мама (ей тогда было 89) с лету, через дверь, узнала мой гнусавый голос и впустила в жилище.
«Женя, ты к кому?» – по инерции спросила она.
«К Васе», – сорвалось у меня с языка. По инерции…
Я попросил у его мамы разрешения пройти на балкон и снова «щелкнуть», но уже мобильным телефоном, открывающийся взору пейзаж. Тот самый, с видом на «Березку».
В квартире было тихо, а на балконе щебетали птицы…
Рисунки у подъезда
А в 2019 году снова наведался к тому месту, где жил мой друг. Прихватил пачку своих карикатур, которые не так давно выставлялись в одном из залов города. Будь с нами сейчас Вася, карикатуры вашего покорного слуги, наверное, были бы сегодня несколько иными – Мак всегда оказывал на меня особое влияние, тем более, что этим нестандартным искусством мы начинали заниматься еще в самом начале 70-х именно вместе с ним. Именно в этой квартире…
Но, увы, Вася уже не блеснет изящной графической шуткой. Тем не менее карикатурные рисунки появились у входа в Васькин подъезд (сколько сотен раз тогда еще деревянная подъездная дверь гостеприимно открывалась передо мной, Аликом, Андреем, Наташкой, Сергеем, Витькой, Колей, Ольгой, Татьяной, Валеркой...).
Кажется, совсем недавно в теплое время года Васина мама, Елизавета Петровна, постоянно посиживала на табуреточке возле входа в подъезд. Иногда я специально заворачивал сюда, чтобы перекинуться с ней несколькими фразами, которые особого значения не имели, но доставляли нам обоим некоторую эксклюзивную сатисфакцию, ведь за десяток лет постоянного коловращения у Мака дома (даже несмотря на нарушении спортивного режима) мы с Петровной тоже стали почти родственниками. Теперь и ее уже нет.
Подниматься на 9-й этаж к квартире Мака не имело смысла, поэтому карикатуры малость потоптались у Васиного подъезда, а потом побрели на Дубровенку, где когда-то мы тоже славно проводили время.
К слову, рисунки появились у подъезда дома «салона красоты» аккурат к Васиному 64-летию – битловский, (вспомните композицию «When I am 64») так сказать, возраст.
