«Я родилась 2 января 1951 года в г. п. Ружаны Брестской области. Судьба забросила туда моих родителей из Постав, где они встретились и поженились в 1949 году.
Мой отец
Папа – южанин, из Ставрополья, Бодрый Александр Львович. В его семье родилось четверо сыновей и одна дочь, умершая в трехлетнем возрасте. Он был младшим из мальчиков. Детство его было голодное, босоногое и «голоштанное». Он часто вспоминал красные «революционные» штаны, сшитые старшему брату Ване из кумача. Это были одни выходные штаны на всех братьев, передаваемые по наследству.
В 1938 году Александр Бодрый поступил в Майкопский лесомеханический техникум. Когда началась война, занятия в техникуме прервались. 18-летний Александр добровольцем пошел в военкомат. Его направили в пехотное училище, которое он закончил экстерном и – сразу на фронт, под Сталинград. 19-летний лейтенант был очередным офицером, вставшим на место погибшего (или раненого) комбата. В одном из боев и Александр получает ранение в ногу и, контуженный, попадает в плен...
Сколько ему пришлось пережить!.. Сколько поменять лагерей (несколько раз пытался бежать, но безуспешно), хозяев, которые брали пленных вместо батраков. Одну фрау он вспоминал с благодарностью – она лечила его от кашля пертусином. Других препаратов на пленного было жалко, а он заболел серьезно. Много позже на легких рентгеном обнаружилось застарелое темное пятно, из-за которого до смерти отец состоял на учете в тубдиспансере.
В 1945 году американские войска освободили отца из немецкого концлагеря. Его – дистрофика весом 42 кг – американцы сразу положили в свой госпиталь на реабилитацию. Его подняли на ноги и передали Советской Армии. И тут началось… СМЕРШ, лишение офицерского звания, увольнение из армии. 20 лет мой отец считался изменником родины. Чудом ему удалось избежать ГУЛАГа. И только в 1985 году награда (орден Отечественной войны 11 степени) нашла своего героя.
В 1947 году он окончил технологическое отделение Майкопского лесомеханического техникума с отличием. Объявили набор специалистов для подъема отрасли. Так отец переехал в Белоруссию, на работу в Поставский ЛПХ. Это на границе с Литвой.
Моя мама
Мама – северянка, Петрова Анна Васильевна, родилась на хуторе Юрьевка в Калининской области. В семье ее росло пятеро детей: один сын (летчик, погиб на войне) и четыре дочки.
Война не дошла до этих мест. В 1943 году Анна поступила в Калашниковский планово-учетный техникум, который окончила в 1945 году. В декабре 1945 года по распределению поехала работать в Усть-Алексеевский леспромхоз (тьму-таракань на севере Вологодской области). Не понравился Анне этот холодный медвежий угол. Через год она сбежала к маме – бабушка в то время жила в семье своей дочери Лены в Минске.
И в сентябре 1948 года мама уже работала в Поставах в леспромхозе, где встретила своего суженого. Мама была красивой, очень женственной и веселой девушкой. Играла на балалайке, пела, танцевала, модно одевалась...
Будущие мои родители вступили в брак, продлившийся 49 лет. В семье главенствовала мама. Она смолоду любила во всем быть лидером, держать инициативу в своих руках. Мама приучила и отца к неистощимому оптимизму. А дом ее всегда блестел!
Папу можно было назвать правильным. Особое отношение у него было к часам – как к родине, которая одна на всю жизнь. Купив однажды часы «Победа», он бережно и с гордостью проносил их, пока они не остановились и не подлежали ремонту.
Такие люди постоянны в любви, женятся один раз, детей воспитывают в строгости.
Бобруйск
Семья постоянно кочевала по стране. Папа и мама трудились в леспромхозах. Сначала у них родилась я, через год – мой брат Вова.
За это время отец с отличием окончил Ленинградскую лесотехническую академию им. Кирова. Ему предложили остаться в аспирантуре. Но маме надоело скитаться с семьей по чужим углам. Она настояла на распределении в Белоруссию.
Сначала жили в Хойниках, где отец работал главным инженером ЛПХ, а я пошла в первый класс. Этот захолустный полесский поселок после Ленинграда принял нашу семью, как родной!
Жили в ведомственной квартире при ЛПХ. Мама навела уют в доме. Под окном –прекрасный фруктовый сад с вишнями, грушами и яблонями.
В ноябре 1960 года отец уезжает в Бобруйск по переводу и приглашению давнего друга и покровителя В. Лангенбаха (вместе работали в Туровском ЛПХ) создавать новую организацию. Отца назначают главным технологом Базовой лаборатории новой технологии и механизации лесозаготовок, заменявшей отсутствующий в республике проектный институт лесной промышленности.
Семью в Бобруйск папа перевез летом 1961-го, когда у детей начались каникулы. А 1 сентября мы пошли в новую школу №10: я – в 4-й класс, брат – в 3-й. Дорога в школу была не близкой и опасной: приходилось иногда перелазить через товарные вагоны.
Весной, во время разлива Березины, все жители нашего временного убежища (бывшая лесосплавная контора) переезжали к знакомым, пока река не вступала в свое русло. Сотрудник отца Александр Сигизмундович Мяделко любезно предложил Бодрым комнату в доме на ул. 9-го Января, который он сам снимал с семьей. С тех пор между нашими семьями завязались тесные дружеские отношения.
Квартира на Интернациональной
В 1962 году семья Бодрых переехала в новую квартиру с удобствами в леспромхозовском доме. Том самом №64 на ул. Интернациональной, о котором так подробно рассказывал автор предыдущей исторической публикации в «Вечерке»… С Мяделками мы жили в одном подъезде. Три комнаты! Кухня с газовой плитой! Санузел – мечта!
Отец привез к нам бабушку с Кавказа.
В квартире не было ничего лишнего. Железные кровати, круглый стол и старинный диван с зеркальными полками. А нам казалось, что мы живем, как в раю!
Когда я попала в гости к своей еврейской однокласснице, то удивилась роскоши обстановки. Дома спросила у родителей: «Почему у нас нет кресел?» Родители недоуменно переглянулись…
Зато в нашем доме всегда сверкали дверные ручки и краны, начищенные отцом до блеска. Родители сделали в квартире ремонт, постепенно в комнатах появились люстра производства ГДР, полушерстяной половой ковер, деревянные кровати, мебельная стенка, деревянные кровати, чехословацкие кресла и скромный кухонный «гарнитур» папиного производства, прекрасно вписавшийся в шестиметровой кухне. Семье и соседям он нравился невероятно. Все стало, «как у людей».
Квартира Бодрых сверкала «хирургической» чистотой благодаря маме. Занавески топорщились крахмальными складками, на паласе – ни ниточки, и окна сияли.
Каждая вещь в квартире имела свою семейную историю.
Круглый стол… Сколько раз он был свидетелем и осью выяснения отношений, когда Вова гонялся за Галей, чтобы стукнуть за обиду!.. Или мама включалась в эту круговерть, чтобы наказать провинившихся детей. Ведь было за что! Дети отчаянно дрались и швыряли друг в друга чем попало. Однажды Вова разбил сестре глаз, как-то выбил челюсть. А больше всего доставалось стеклу балкона, разбиваемому летающими предметами по неосторожности.
Наш старенький диван… Однажды, вернувшись с работы, папа обнаружил на нем отдыхающего соседа Филоненко, который на подпитии ошибся квартирой (раньше входные двери не запирались на замки). Отец – к маме с вопросами, а она, занятая уборкой, даже не заметила незваного гостя, оседлавшего нашего «семейного друга»!
Наши соседи
На все праздники взрослые собирались вместе с соседями. А дети из спальни слушали смех, песни и шутки. Если среди гостей кто-то заразительно смеялся или рассказывал забавную историю – это точно был мой отец. Шутки его никогда не были плоскими или заумными, а шли как бы из глубины души. Трудно найти человека с более тонким чувством юмора. Кроме того, он проявлял необычайную галантность к особам женского пола.
Как дружно все соседи жили тогда! Почти как в коммуналках. Быт в наших хрущевках был провинциальный, почти деревенский. Все знали все про всех. Ничего тайного ни у кого не водилось.
Если в 31-й квартире возникал громкий семейный скандал, то соседи толпой мчались спасать Зою Кованеву, зная буйный нрав ее выпившего мужа Ивана. В то время не было такого циничного равнодушия, как сейчас.
С годами во дворе у нашего дома зашумел листвой сквер – это отец с соседями сажали деревья. А женщины во главе с Ниной Александровной Лангенбах развели цветники на клумбах и вокруг деревьев. Приятно было выйти и посидеть летом с соседями и детками!
Под окнами 2-го подъезда раскинул свои ветви густой тополь, и каждую весну мой отец наблюдал парочку горлиц, облюбовавших это место для гнездовья. Как-то он в задумчивости сказал: «Я буду жить, пока горлицы не покинут наш тополь». И как в воду смотрел. По заявлению соседей (из-за пуха и большого крена) срубили тополь, выросший выше крыши нашей 4-этажки. В том же году умер отец».
Галина БОДРАЯ. Фото из архива автора и Александра ЧУГУЕВА.
Окончание следует через неделю, в среду, 7 июля.
Дорогие друзья!
Мы благодарны за уже поступившие отклики жителям бобруйского двора на Интернациональной. Ранее уже опубликованы:
- «Я вас всех помню и люблю!» – бывший директор 19-й школы откликнулась на воспоминания о жизни бобруйского двора на Интернациональной
- Отклики читателей. «Микрорайон, 19-я школа, Шаманка, «Мир», парк и танцплощадка... Все было «протоптано» нашими ножками!»
Напомним также основные части воспоминаний о жизни бобруйского двора на Интернациональной и судьбах его жителей:
- 1. Теплый город Бобруйск
- 2. Игры в домино и «классики»
- 3. А навстречу «Человек-амфибия» идет...
- 4. Развлечения микрорайоновской «шпаны»
- 5. «Ковбои» из 19-й школы
- 6. Могилев, молодость, рок-н-ролл
- 7. Звучание душевных струн и тайна длиною полвека
- 8. Хиппи едут в Ригу. Через Бобруйск
- 9. Дэвид Бобер и другая «антисоветчина»
- 10. Не забывайте старых друзей
- 11. Тюрьма в институтском дворике
Если вы желаете поделиться своими воспоминаниями, старыми фотографиями, свяжитесь с нами по телефону: +375-29-142-09-45 (вайбер, телеграм) или напишите на редакционную почту:
