Ранее были опубликованы части воспоминаний:
- 1. Теплый город Бобруйск.
- 2. Игры в домино и «классики».
- 3. А навстречу «Человек-амфибия» идет...
- 4. Развлечения микрорайоновской «шпаны».
- 5. «Ковбои» из 19-й школы.
Неформалы союзного масштаба
Поступать Женя решил в «машинку» – Могилевский машиностроительный институт, специальность – подъемно-транспортные машины и оборудование. В 1971 году там был один из самых низких конкурсов среди технических вузов – 1, 2 человека на место. Предполагалось, что в 1972 году будет примерно такой же небольшой. Стандартный набор из четырех экзаменов: физика (устно), математика (письменно), математика (устно), русский язык и литература (сочинение).
К моменту окончания десятого класса Евгений сдружился с Витей Поревым, одноклассником. Одной из точек соприкосновения молодых людей было страстное увлечение рок-н-роллом. Именно поэтому Витя без каких-либо колебаний согласился за компанию тоже отправиться в «поход» за дипломом ММИ, по той же специальности ПТМ и О. Жалко, вступительные экзамены не предусматривали испытаний рок-н-роллом. Ни письменно, ни устно…
Чтобы подойти к экзаменационному рубежу в самой боевой форме, друзья (с навязчивой подачи родителей) подали документы на месячные подготовительные курсы, в течение которых вузовские преподаватели «натаскивали» абитуриентов по профильным дисциплинам.
Поначалу Женя и Витя с настороженностью реагировали на эти курсы (кстати, стоимостью около 15 рублей за человека), но потом выяснилось, что проживание в общежитии, находящемся через дорогу от вузовского корпуса, полнейшее отсутствие контроля за посещаемостью занятий со стороны кого-либо, а также постоянное присутствие карманных денег (опять же, благодаря родителям) – это те самые недостающие для полного счастья элементы бытия, которых не было дома в Бобруйске. Как говорится, да здравствует полная свобода действий! В 17 лет это все дорогого стоит. Особенно если учесть всевозможные искушения, до которых всякий любитель рок-н-ролла был, есть и будет весьма охоч. Ну, музыка такая, слушая ее, в библиотеку почему-то не тянет.
Друзья для приличия пару дней походили на занятия с необыкновенно умными лицами, а потом, закинув конспекты и учебники под провисающие до пола панцирные сетки кроватей, занялись культурным самовоспитанием.
Нет, по кафе-ресторанам (а их и было-то немного) особо не расхаживали, но если на повестку дня выносился вопрос: как проводим сегодняшний вечер, то, как минимум, комната в общежитии тут же начинала полниться звуками рок-н-ролла. С собой из Бобруйска никаких звуковоспроизводящих аппаратов не брали, зато в первый же день заселения в общежитие разузнали – у кого из постояльцев (даже на лето в общаге оставались некоторые студенты) есть магнитофон или хотя бы приемник с коротковолновым диапазоном.
Магазин «Дары природы» с неплохим для тех времен винно-водочным отделом тоже, к счастью, был под боком.
Попутно Виктор увлекся гитарой, на которой бренчал один из абитуриентов, быховчанин, живший в комнате того же третьего этажа. За месяц «учебы» на подготовительных курсах Витя полностью освоил игру на этом инструменте. Евгений же почему-то особо не горел желанием научиться на ней играть, всю дополнительную энергию он использовал на пополнение своей пока еще очень слабенькой коллекции грампластинок. Для этого нужно было заводить знакомства с определенными, также заточенным на музыкальную тему людьми.
А потом наступили экзамены, которые друзья сдали неплохо. Все-таки фундаментально заложенные школьные знания – это всерьез и надолго. Финалом было сочинение, на которое Витя пришел, не поверите, с гитарой. А куда же было ее девать, если в аудиторию он явился прямо «впритык» к началу экзамена с какой-то тусовки, не ночевав в общежитии. Евгений уже начал было волноваться за друга, но все обошлось.
Оба товарища были зачислены в студенты, правда, попали в разные группы – Витя в ПТ-721, а Женя – в ПТ-722. До начала занятий еще было время, которое они провели в Бобруйске в основном с компанией Вити Зинкевича и его одноклассниц. Женя с ними, если помните, успел немного поучится в пятой школе. Романтических отношений не завязалось, но воспоминания о том фрагменте концовки лета 1972 года остались у друзей самые радужные. В первую очередь связанные с бурлящим вечерами городским парком, который в то время был самым настоящим центром молодежной культуры. И, естественно, центром моды.
Женя к этому времени разжился круглыми ленноновскими очками, которые тягал не снимая. Прикупил красные носки, замшевые туфли, распотрошил низ каждой колошины джинсов-техасов до состояния бахромы… К счастью, волосы, если им не мешать, росли исправно и без задержек. С рубашкой возникли определенные проблемы, но что поделаешь, быть похожим на Роберта Планта в самом начале семидесятых было непросто.
Виктор отрастил себе весьма экстравагантную и довольно редко встречавшуюся даже тогда прическу под Джимми Хендрикса, тем самым почти закрыв вопрос с внешним видом.
Ах, да, оба приятеля пошили в Могилеве у известного «подпольного» дизайнера Бороды (это кличка) неимоверно расклешенные, прямо от бедер, брюки – последний писк полухипповой моды. Виктор использовал для этого отрез отцовской армейской формы цвета морской волны. Штаны, как и прическа, получились знатные.
За последний летний месяц выяснилось, что из одноклассников наших друзей в «машинку» также поступили Витя Кричко, Валя Быкова, Вера Купреева. Большинство же брало приступом Минск. Кому-то повезло стать студентом, кому-то нет.
Накануне начала занятий вдруг выяснилось, что мест в общежитии на всех не хватает. Надо было снимать жилье. К счастью, Женин отец подсуетился в момент и нашел комнату. В доме на бульваре Ленина, прямо напротив входа в первый институтский корпус. Правда, в комнате оказался еще один первокурсник, по фамилии Мороз, с другой специальности – автомобильное хозяйство.
Будучи молодым человеком, выросшим в сельской местности, Мороз с некоторым удивлением и даже опаской относился к удлиненным, как тогда говорили, прическам Евгения и Виктора. Да и неимоверно расклешенные штаны обоих новых товарищей по месту жительства Мороза не особо вдохновляли. Вначале он даже намеревался покинуть квартирку и переехать куда-нибудь в другое место, но постепенно понял, что соседи совсем не представляют опасности, разбоем не промышляют, мордобоем не занимаются. Наоборот – пацифисты чистой воды. Правда, усердием в учебе не отличаются. Более того, то и дело просят его помочь – то эпюры по «начерталке» сделать, то математические расчеты произвести. Мороз помогал, честь ему и хвала.
«Свободу Анджеле Дэвис!»
Домой в Бобруйск друзья поначалу наведывались при каждом удобном случае. Но после знакомства с Васей Овчинниковым, также первокурсником группы ПТ-722, в которой учился Женя, в городе на Березине появлялись все реже и реже.
Вася, которому Женя моментально дал прижившуюся на все последующие годы кличку Мак, жил в только что построенном доме по проспекту Мира, где располагался салон красоты и кассы «Аэрофлота». Его родители часто уезжали на дачу, что давало возможность тройке «пэтэшников» и друзьям Мака (Андрей Самойлов, Олег Метельский, Генка Дерибас, Ольга, Татьяна, Серега Пароход и т.д.) с пользой для души и тела использовать освобождающиеся не только на выходные просторные комнаты – аж целых три штуки.
Но основной тусовочной, конечно же, оставалась спальня Мака с ее впоследствии ставшим легендарным круглым столом, застеленным газетками. Там «ужинали», рисовали, писали рассказы, снимали фотокомиксы… Там, в этой обители, родился ставший потом легендарным рукописный журнал «Агамемнон» с его неповторимыми карикатурами, иронией и сарказмом.
К сожалению, иногда страсти, если их не контролировать, начинают отвоевывать совсем не запланированную для них территорию жизненного пространства…
Вот небольшой фрагмент новеллы «Свободу Анджеле Дэвис!», которую спустя два десятка лет напишет Женя, вспоминая годы студенческой молодости:
«Я шагнул в эту комнату и обмер. Время, кажется, здесь остановилось навсегда. Глаза невольно стали искать на столе какое-либо подобие календаря, ведь должно быть хотя бы что-то подтверждать, что сегодня не семидесятые, а уже конец девяностых.
Тот же, что и четверть века назад, круглый стол, застеленный газетами…
Магнитофон «Дайна» судя по всему, находился в рабочем состоянии. Хотя, если мне не изменяет память, на последней пирушке (дипломы инженеров были у всех уже в карманах) в него кто-то вылил полбутылки «Червонэ мицнэ». Это такая гадость, пардон, вино, 18 на 12, от которой «Дайна» просто захлебнулась на полуслове Элиса Купера, и остаток вечера пришлось проводить под «Радио Люксембург».
В этой комнате (своеобразном музее студенческой молодости) не хватало только восковых фигур ее завсегдатаев, улыбающиеся лица которых вмиг возникли передо мной.
– Вот так и живем, немного виновато произнес хозяин квартиры, внезапно появившийся словно из под земли. – Как говорится, верны старым традициям и привычкам.
– Мак, я впадаю в состояние летаргического удивления. Ожидал увидеть у тебя какие-то атрибуты, осколки нашей институтской молодости, но все это… Как будто только вчера отсюда ушли.
Мак как-то грустно усмехнулся, сделал несколько шагов к окну и запустил стоявшую на подоконнике «Дайну». Из истерзанного динамика послышался голос Мика Джаггера. Чувствовалось, что как минимум два последних дня у моего собеседника были весьма тяжелыми.
Две потрепанные общие тетради появились в руках у Мака через тоже совершенно неожиданно.
– Старина, я знаю, что уже давно выгляжу не самым лучшим образом, – Мак заметно нервничал. Но у каждого из нас, видно, своя дорога. Послезавтра я уезжаю. Возможно, скоро вернусь. Возможно… В общем, в этих тетрадях мои записи, кое-какие фотографии. Прочти, посмотри. Думаю, ты сможешь их куда-нибудь пристроить.
С тех пор прошло уже около двух лет. Я больше не встречаю Мака возле Минского базара, не вижу его на проспекте Мира, нет Мака на Первомайской…».
Сергей САМСОНОВ.
