В первой части воспоминаний автор рассказывал о том, как участвовал в создании редакции районной газеты «Трыбуна працы» в 1982 году, а затем был приглашен на работу в Бобруйский райком КПБ.
В эпицентре стихии
Такое впечатление произвела на меня стройная, вежливая, внимательная и не говорившая ничего лишнего женщина за дверью с табличкой «Второй секретарь РК КПБ», когда я в сопровождении Дашковского вошел в ее кабинет. Душевно, если не по-матерински, то по-сестрински, говорила со мной второй человек в этом здании на Советской. Раньше не общавшийся с партработниками такого уровня, почувствовал искреннюю симпатию к секретарю с приветливым лицом и проницательным взглядом. А следует сказать, что Бобруйский райком отличался этой изюминкой: здесь именно второй секретарь вел направления пропаганды и агитации ( как тогда называли идеологическую работу), здравоохранения, образования, общественных организаций и другие в довольно обширной социальной сфере, тогда как в других районных комитетах эти сегменты находились в ведении так называемых третьих секретарей.
Словом, перед собой я увидел стройную, как Барбара Брыльска, и такую же интеллигентную даму. Приветливая улыбка, учтивая речь в сочетании с математически изучающим взглядом внимательных глаз. Тогда такими формулировками, конечно, не оперировали, но сегодня убежден, что Регина Станиславовна обладала той самой мягкой силой – умением расположить к себе, способностью понять и талантом убедить. Собственно, почему «обладала»? Она по-прежнему не растеряла эти дары божеские и родительские и притягивает к себе, оставаясь в сущности все той же хрупкой и незащищенной, но сильной женщиной.
Возникшую симпатию к ней не поколебала тогда расхожая присказка «Женщин в райкоме нет – есть партработники!», как любил повторять наш первый – Михаил Федорович Пальчик. Конечно, он шутил, поскольку сам был неплохим знатоком женской психологии и красоты. Но что ему оставалось говорить, если и эту «пани» приходилось отправлять на контроль утренней дойки к 6.00 в дальний колхоз или на проверку «идеологического обеспечения жатвы» поздней вечерней порой в пригородный совхоз! И у Регины Станиславовны хватало терпения, воли, душевного равновесия, чтобы не только точно выполнять все партийные поручения, но и оставаться приветливой, веселой и в высшей степени утонченной женщиной.
Не забуду, как весенним вечером 1984 года, когда Бобруйск находился в режиме ЧС из-за сдетонировавших после лесных пожаров боеприпасов на аэродроме, дежуря в райкоме, вызывал секретарей и заведующих отделами по тревоге. Нужно было разъехаться по деревням вблизи эпицентра и разъяснить жителям опасность возникшей ситуации, порядок действий при обнаружении взрывоопасных предметов. Наравне с мужчинами, ранее служившими в армии и регулярно проходившими военные сборы, в рискованную поездку отправилась и абсолютно цивильная и элегантная Регина Станиславовна. Между тем, отдельные боеприпасы еще взрывались, и осколки могли долететь и до Вороновичей, и до Кончан, и до Орехова, не говоря о Ломах. Полночи ходившая по домам сельчан, утром она была на рабочем месте в райкоме – такая же внимательная, добродушная и готовая прийти на помощь, как всегда.
Шапочное знакомство
К первой зиме работы в райкоме теща, узнав о продвижении зятя по партийной линии, подарила мне нутриевую шапку. Мои вторые родители содержали водяных крыс не только ради не очень ценного меха, но и употребляли их мясо. В общем, в черной меховой шапке с неестественным блеском я появился на рабочем месте в декабре 1983-го. Успел съездить в пару колхозов для выступлений на фермах и машинном дворе. Именно шапка, по-моему, делала общение с животноводами и механизаторами вполне демократичным, так как многие из сельчан носили такие же головные уборы. Причем как мужчины, так и женщины.
Приехал однажды рейсовыми автобусом на центральную усадьбу колхоза имени Ф.Э.Дзержинского в Михалево. После моего предварительного звонка встретил председатель профкома хозяйства Владимир Кириллович Сысой. Удивительно, но и он был в нутриевой шапке, что дало мне импульс поразмышлять о моем следовании моде. Тем временем, сделав несколько телефонных звонков, профсоюзный лидер объявил о месте проведения лекции: молочнотоварная ферма в деревне Крупичи. Как гостеприимный хозяин, Владимир Кириллович предложил и подъехать, правда, на попутном молоковозе. Втиснулись вдвоем в кабину «газона» и через минут пятнадцать были на месте.
Не помню, по какой плановой теме проводил ту политинформацию, но, как и много раз потом, разговор с сельчанами шел дружеский и почти домашний. Выслушав все заготовленные тезисы, они, абсолютно абстрагируясь от сообщенного лектором, задавали свои насущные вопросы, вслух размышляли о злободневных событиях. Утренняя дойка коров прошла, и животноводы, разомлев в теплом помещении, на потолке которого появились капли конденсата, не торопились расходиться. Владимир Кириллович опять накручивал диск телефона, давая понять, что обед у всех должен быть по распорядку.
Но в этот раз председатель профкома попутку не нашел. Как бы извиняясь за оплошность, когда мы вышли из «красного уголка» фермы, он обратил внимание на чудесный солнечный зимний день, заговорил о пользе прогулок на свежем воздухе, пешие из которых он предпочитает остальным. В общем, скоро мы шли уже по маршруту Крупичи – Михалево, которое даже не было видно на горизонте. Сразу двигались по не очень наезженной полевой дороге, а потом Владимир Кириллович, как опытный турист, взял ему одному известный азимут и мы начали срезать угол по снежной целине. И хотя день был с небольшим морозцем, но ветер дул студеный, северный. Вот когда я оценил подарок тещи и вспомнил ее добрым словом. При этом уши у шапки я не опускал, хотя впереди идущий проводник давно это сделал и, стараясь перекричать порывы ветра, рассказывал о балльности полей, по которым шли, об урожайности культур, что выращиваются на них.
Наградой за наш снежный переход, кроме действительно появившейся бодрости в теле, были горячий борщ, сытная отбивная и компот из яблок в столовой на центральной усадьбе – все, как подчеркнул Владимир Кириллович, «из нашей колхозной продукции». Профсоюзный лидер проводил до автобусной остановки и дождался, пока «ЛиАЗ» не тронулся в сторону Бобруйска. При этом ушанка у провожавшего уже была переведена из походного в повседневное положение… Я же через пару дней неожиданно распрощался со своей шапкой. То ли резко похолодало на дворе, то ли случился всплеск шапочного бизнеса, но подарок тещи просто уворовали, прямо из райкомовского кабинета. Коллеги посмеялись над моим «шапочным знакомством» с партийной работой, а Регина Станиславовна, наш второй, искренне посочувствовала, сказав, что такое начало, наверно, запомнится. И таки запомнилось!
Самое забавное, что по мере продвижения по службе у меня соответственно менялись головные уборы, за чем строго следила щепетильная супруга. После злополучной крысы появился самый что ни на есть настоящий бобер. Коллеги вновь шутили, что за мной скоро придут, так как на голове у меня оказалось животное из Красной книги СССР. Мне ничего не оставалось, как показывать всем ценник с печатью, на котором шариковой ручкой было написано: «Шапка бобровая муж., произведено в колх. « XVII парт-съезд» Горецкого района». Последней ушанкой на ответственной партработе была норковая, купленная в магазине при Бобруйской меховой фабрике, причем совершенно свободно, потому что 60-й размер не был ходовым.
