Первую часть воспоминаний читайте здесь.
«Русский гаврей»
Жили тесно и скромно. Помню, как я с бабушкой рано утром ходил в очередь за хлебом к «Пролетарке». Давали только одну буханку в руки. Тетя уходила на работу на фабрику Халтурина и каждый день зимой приносила чурочки для растопки печурки.
Помню, что я делал на досуге. Не поверите, но увлекся вышиванием. Во дворе многие вышивали, вот и мне захотелось. Попросил бабушку купить нитки мулине и вышил много-много поделок, из которых делали наволочки на подушечки. Это тогда было модно. Сделал для нас, для мамы и старшей тети. Еще увлекся выпиливанием по дереву. Бабушка долго вспоминала, как я попросил купить мне лобзик. Она не могла понять, что это такое. И хотя, как я уже писал ранее, мой талант резчика по дереву не проявился, и у нас в доме, и у родственников были сделанные мною полочки. Мои поделки бабушка даже продавала. Так что какой-никакой доход я приносил в наш скромный семейный бюджет.
Кстати, в раннем детстве на вопрос: кто ты, Алик, я отвечал: «русский гаврей». Опять же я сам этого и не помню, но бабушка и соседи напоминали мне это очень часто. И для моего уха, воспитанного в еврейском дворе еврейской бабушкой, и сейчас по-особенному звучат имена взрослых: Пейшке, Гдаля, Грейнум, Хлуйна, Бенца, Шмерл, Шмулик, Нехама-Фрейда, Маня, Циля, Геля, Этка, Эська, Юдаша, Фаня, Рахиль, Лея.
Мама и тетя Циля писали письма на идиш. Я видел эти диковинные буквы и попросил бабушку научить меня читать и писать. Уже в детстве я прочел Шолом Алейхема на идиш.
Как Гдаля Годкин порядок во дворе наводил
В нашем дворе жило много детей. Это были и рожденные перед войной, и такие как я, а к концу 40-х - началу 50-х родилось еще с дюжину ребят. Так что двор кишел ребятней почти круглые дни и был отнюдь не тихим.
Самой примечательной фигурой во дворе был наш дворник Гдаля Годкин. Он был ровесник Сталина и всегда ходил в сталинской фуражке. Где-то в году 53-54-м он организовал всех навести порядок во дворе. Под его руководством убрали весь мусор, поставили скамейки, столики, посадили деревья, кусты, цветы. Двор похорошел, стал уютным. Приходили местные журналисты, фотографировали. Двор признали лучшим в городе, а в бывшем костеле была организована фотовыставка. Найти бы эти фото!
Все берегли свой двор. Помню, тогдашний 3-летний мальчик говорил: «Дедушка Годкин! Лебята ломают цветы!». И это была не ябеда, а понимание ребенка, что так делать нельзя. Помню, как в августе все варили клубничное, вишневое варенье. Запах… Тогда все было сезонное, свежее, вкусное. В конце августа расставляли огромные длинные столы и заполняли угощениями для детей.
Игры нашего двора
Перечитывая опубликованные в «Вечерке» воспоминания Эдуарда Мельникова о детстве в послевоенном Бобруйске и другие интересные истории рубрики, вспоминаю игры нашего двора. Прежде всего, это были «чиж», «квач» и, чего уж скрывать, «буц». Не помню, где мы доставали свинец, но помню, как его расплавляли и заливали в земляные лунки, сделанные лампочкой.
Еще мальчики играли в ножички, «руки-ноги-голова», а девочки скакали со скакалками, играли в классики. И все вместе играли в прятки. Еще мы играли в маялку*. Где-то доставали кусочек бараньей или овечьей шкурки с длинной шерстью и подшивали к нему свинцовую «пуговицу».
Шерсть расчесывали и соревновались, кто больше набьет или, как сейчас говорят, начеканит. Я обожал это занятие и достиг рекордных во дворе результатов. Уезжая в Ленинград, я отдал свою маялку другу.
К слову, игрушек у меня было кот наплакал. Но одна игрушка из моего детства до сих пор со мной. Это целлулоидный сидящий пупсик.
На выборы за воблой
Помню смерть Сталина. Городской митинг у театра. На мне черная повязка. Но хорошо помню и тревожные передачи накануне его смерти, дело врачей и нехорошие слухи о судьбе евреев, т.е. нас. На сей раз пронесло.
Запомнились выборы 1954 года. Уже с раннего утра стучали в двери и призывали идти на выборы. Помню небольшого роста человека, который говорил: «Все на выборы, не задерживайте нас». Все ходили. Во-первых, рядом, в 3-й школе, и опять же буфет. В одни руки тогда давали один продукт. Особенно помню воблу.
Окончание следует.
*Маялка, маялки – устаревающая игра, в которой набивают ногой некий предмет – «маялку» – это мог быть мешочек с песком, кусочек меха со свинцом и т. п. В разных дворах эту игру называли также зоска, лянга, лянка – прим. ред.
Из откликов наших читателей к первой части воспоминаний:
«И стало душе тепло, а сердцу горько»
«Aлик, привет! Прочитал твои воспоминания, увидел развалины дома, где прошло детство, и стало душе тепло, а сердцу горько. Это я, Миша Ч. Ты наверняка помнишь меня и по Бобруйску, и по Ленинграду. Я бывал у вас, когда вы жили на Обводном канале. Помню до самой маленькой черточки всех твоих родных, отчима и брата твоего. Даже всех твоих двоюродных родственников помню, т.к. они часто навещали твою бабушку. Ну, а что касается твоей бабушки, то сам Шолом Алейхем мог бы позавидовать ее образной речи, особенно «сылтам». Так, кажется, называются ругательства (проклятия) на языке идиш. Это были неповторимые эпитеты и афоризмы! Впрочем, подобным талантом отличались все евреи нашего двора. И как горько, что мы не знаем языка своих предков…
Я часто в мыслях возвращаюсь в детство,
В тот старый двор, где мы росли с тобой.
Я память ту – целительное средство,
Бальзам души, всегда ношу с собой.
Где б ни был я, в какие передряги
Меня б не вынес бешеный поток,
Глотну из детства я чуть-чуть отваги,
Чтоб легче жизни размотать клубок…
И не беда, что грустноватой песней
Воспоминанья те в душе звенят.
Мне во сто крат жить с ними интересней.
Михаил ЧЕРНЯК, США».
