В своих автобиографических хрониках наш земляк, известный журналист приводит много уникальных подробностей из жизни Бобруйска послевоенного, советского, которые, надеемся, будут интересны и нашим читателям, ведь многие из них родом из того же детства 1950-1960-х... Ранее были опубликованы части воспоминаний: «Дворы и игры нашего детства», «Когда город был еврейским» и «Похождения городской шпаны».
Воспитание бобруйской действительностью
Отец мой не был ни педагогом, ни воспитателем. Но ему хотелось поделиться со мной, своим сыном, всем тем, что чувствовал, что видел. И делал он это бесхитростно, без педагогических премудростей: он повсюду брал меня с собой, и у нас годами накапливались общие впечатления. Тем самым он воспитывал меня, «наняв» в воспитатели самую мудрую няньку — нашу бобруйскую действительность, какой бы она ни была.
Он таскал меня по всем рыбалкам, охотам, любым своим встречам в городе. Знакомых и друзей у него была уйма. Их дивизию в Бобруйске расформировали, и многие здесь же и осели. Фронтовики-офицеры заняли должности: директора фабрики, например. Или на заводе начальником цеха. Или на базе какой-то, где все достают. Но там были больше евреи, с ними отец тоже дружил.
У нас на кухне, во дворе, на улице, на охоте, у отца в электросетях я видел, как общались между собой в разных ситуациях взрослые, а они ведь не выстраивали себя под какого-то мальчишку. Поэтому жизнь была грубая, но удивительно веселая и доброжелательная.
Полковник Неведомский
В те времена на центральной улице, Социалистической, напротив Дома офицеров, размещался большой военный госпиталь. Он занимал целый квартал, до улицы Советской. Внутри этого квартала находились здания стационара, приемного покоя, лабораторий. Все это утопало в зелени больших деревьев и было окружено глухим забором с проходной. С отцом пропускали беспрепятственно, потому что он произносил волшебную фразу: «Мы — к Неведомскому». Полковник Неведомский был начальником этого госпиталя и большим другом отца по охоте и рыбалке.
Виталий Иосифович Неведомский, крупный, грузный человек с большим одутловатым лицом, разговаривал вальяжно, с растяжкой, понимая свое положение. Властность была разлита во всей его фигуре и выражении лица.
Но когда отец открывал дверь его кабинета, он широким жестом показывал, что всегда рад видеть: заходи, мол, не стесняйся. При этом не отрывался от своих, начальнических, дел. Мы иногда подолгу сидели с отцом в его кабинете, ожидая минутки, когда он освободится. И мне было интересно, как по-разному он разговаривает с разными людьми: с одними — властно и коротко, с другими — что-то обсуждает. Но почти всегда разговор заканчивался одним и тем же: «Сделай так, и быстро. И доложить!» Или: «Сделаем так, и побыстрее».
Наконец поток срочных посетителей иссякал, и они с отцом обсуждали очередную поездку в ближайшее воскресенье — на рыбалку или на охоту, больше на уток: стрелок Неведомский, несмотря на свою грузность, был отменный и к концу дня всегда был обвешан тушками убитых птиц.
Сын его, Леонид Неведомский, был известный советский киноактер. И весь «аристократический» Бобруйск, увидев его на экране, с гордостью отмечал: «Да, похож, похож…».
Летние рыбалки
Отец всегда был заядлым рыбаком-удильщиком. Вырос-то он на берегу реки Нерль, с детства приохотился и уже не мог без этого: речного запаха, тихого течения струй мимо тебя, гулких звуков где-то вдалеке и изредка — поклевки, всегда неожиданной.
Работа у него была с ночными сменами, и часто выдавались отгулы. Можно было пойти на Березину и поудить на «бонах».
Они служили «пристанью» для плотогонов, что гнали лес сплавом с верховьев Березины. Плоты приходили не каждый день, и на бонах всегда сидели рядком заядлые удильщики. Ловить с бонов было очень удобно: сидишь на ровных и теплых досках (в жару и ноги можно опустить в быструю прохладную воду), а поплавок забрасываешь туда, где самая рыба!
В общем, отец никогда не сидел дома. Но уже был я, и девать меня некуда — мать на работе в поликлинике с утра до вечера, каждый день: приходилось тянуть полторы ставки медсестры. Поэтому он брал меня с собой, совсем маленького, годиков двух-трех. Он ловил рыбу, а я ползал по этим бонам. Но, чтобы не кувыркнулся в воду, отец привязывал меня за ногу веревкой и был спокоен. Я этого не помню, но друзья отца, наши соседи, потом со смехом рассказывали об этом.
Однако ловля с бонов была чем-то вроде развлечения, отдыха. Чуть позже, когда я подрос, мы устраивали настоящую, «целевую» рыбалку. Загодя, с вечера, готовился прикорм. Варилась каша, например, ячневая, или картошка. Все это превращалось в однородную массу с добавлением пахучего подсолнечного масла и жмыха (отходы от того же масла, где-то их продавали).
Размяв все это, отец с удовольствием принюхивался и совал мне под нос: пахло отменно, сам бы ел, да рыбе надо.
А у меня уже была наготове банка червей, накопанных днем за сараями.
С вечера пораньше ложились спать, а наутро, часов с шести, — мы уже на воде. Ставим лодку посреди реки, поперек течения, и якорим ее с носа и с кормы. Прикорм напихивается в железную специальную банку со множеством дырочек. Банка погружается в воду и подвешивается у борта. Течение под днищем, вымывая содержимое банки, создает мощную струю ароматного прикорма. Рыба, привлеченная такой вкуснятиной, просто не может не идти на этот пищеварительный зов. Ей и невдомек, что среди этого ароматного течения, на той же глубине, покачиваются маленькие шарики с тем же прикормом, но надетые на крючок. Таким образом, заранее обеспечивается клев, и рыбалка эта называлась «на проводку». Удочек обычно было три-четыре: с кормы лодки, по центру и с носа. Раз уж потратились, надо ведь что-то добыть!
В хорошее утро посреди Березины, как раз напротив санатория имени Ленина или тех же электросетей, где работал отец, стояли несколько лодок с дистанцией метров в тридцать–сорок.
Это была обычная картина. Те, кому сегодня «не повезло» и нужно было идти на работу, с берега окликали знакомых, но долгих разговоров не вели: так можно и рыбу распугать. Ограничивались коротким: «Ну как, клюет? На что ловишь?» При этом все понимали: честный ответ не получишь. Кто ж это будет хвастаться, да еще выдавать секрет собственных добавок к прикорму!
День на день не приходился: при прочих равных условиях — времени года, погоде — на один и тот же прикорм шла разная рыба. В один день могла быть крупная плотва или красноперка, в другой — лещи или подлещики. Если угадаешь, клев мог начаться внезапно. Но так же внезапно и прекратиться. При этом все со своих лодок зорко следили за соседями: если кто-то начинал махать удочкой и подсекать, тут же все переналаживались на другие глубины или вообще на другую наживку — вдруг подошел окунь? Тогда спешно доставались червяки или мелко нарезанные кусочки старого мяса, которые всегда были в лодке.
Первые наблюдения за жизнью
По правде говоря, иногда сидеть в лодке на солнцепеке надоедало. Но мне всегда было интересно наблюдать отсюда, с воды, как постепенно просыпается город на улицах, полого спускающихся к Березине. В шесть часов еще нет почти никого. Но вот из центра по улице Социалистической пришел на конечную остановку автобус № 1. Вот уже зафырчали другие машины, больше — грузовые. В санатории Ленина застучал какой-то двигатель.
Вот стали слышны голоса, громкие восклицания, смех. Люди пошли на работу. Автобусы подвозят на остановку все больше пассажиров. В погожий летний день (тем более в субботу или воскресенье) многие приехали на пляж. «Культурный», оборудованный — на другом берегу. Появились лодочники-перевозчики, вычерпывают воду, заводят свои моторки. Перевоз на ту сторону Березины стоит пять копеек. Лодочники, конечно, понимают рыбаков (да и знают многих), но ведь и им зарабатывать надо.
Да и рыба куда-то исчезает часам к одиннадцати-двенадцати. Мы поднимаем банку с прикормом, высыпаем остатки в воду: тут рыбе повезло. Достаем якорь, причаливаем к берегу. На сегодня достаточно. Но в хороший день килограмма три-четыре домой мы приносим.
Правда, это было до той поры, пока Гидролизный завод не спустил в Березину какую-то гадость. Те, кто жил рядом с рекой, говорили тогда: дохлая рыба покрыла поверхность реки и медленно сплыла вниз по течению. Кто успел, черпал ее корзинами, чтобы кормить свиней. Потом это повторялось несколько раз, и рыбы в реке не стало. Во всяком случае, с удочкой сидеть было почти бесполезно. Может, уклеек каких-нибудь поймаешь с десяток. Но этим занимались только пацаны с Береговой улицы, потому что с детства привыкли к реке.
Зимние прогулки
…Он очень умел подавать мне надежду — прожить день так интересно, как никогда до этого не было. Например, объявлял, что сегодня, с самого утра (потому что зимний день короток), мы идем в лыжный поход.
На лыжах-то я катался с горок почти ежедневно, но поход — это нечто особенное. Мы (отец, мать, я, иногда сестра Лорка) осматривали лыжные крепления (они держали любую обувь, только нужно было крепко затянуть), надевали свитера и куртки. Да не куртки, а фуфайки обычные: всяческих там синтепонов еще не было. Отец забрасывал за плечи армейский вещмешок защитного цвета —небольшой, но очень емкий. В нем всегда был хороший кусок сала, хлеб, лук, алюминиевая фляжка воды, спички, нож (тот самый, финка армейская). Все, сборы закончены. Да, еще ружье, на всякий случай: а вдруг там волк, в зимнем лесу?
Дымное солнце только поднимается над домами, а мы уже на улице. Быстрым шагом, чтобы не замерзнуть, проходим по улице Пушкинской с десяток кварталов к Березине. И тут, на последнем городском перекрестке, на пологом спуске, надеваем лыжи и съезжаем к реке. Морозец — градусов под 15–18, но нам хорошо. Тогда вообще климат был более континентальный: зимой холодно, снежно, летом — жарко. К концу зимы вдоль центральных улиц Бобруйска вырастали огромные, в рост человека, сугробы убираемого снега, из-за которых на другой стороне улицы видны были только шапки прохожих. Окраинные улицы и переулки не чистили вообще: снег утаптывался сам собой. Бобруйск становился снежным городком — уютным и сказочным.
Это потом как-то все смазалось в климате: бывает, вместо зимы стоит какая-то нескончаемая осень с отвратительной смесью снега и дождя. Я ее прозвал «мразь», то есть смесь мороза и грязи. В Бобруйске говорили: все из-за того, что мелиораторами полесские болота осушены. Они, дескать, служили воздушной заслонкой от теплых масс воздуха с юга. Может, и так. Но случилось это уже годах в 70-х. А тогда морозов не особенно и боялись. Если уж совсем прижмет, где-то ниже 25, то в школе занятия отменялись. Ну и что? Нам только лучше. Мы тогда на весь день — в крепость: там «валы» — самые крутые и рискованные горки. Придешь в сумерках, весь в снегу, мокрый снаружи и вспотевший изнутри. И ничего, никакая простуда не брала!
Скрытые чувства
Отца моего все ребята нашего двора уважали. Однажды все увидели, что такое настоящий фронтовик, хотя бы и через пятнадцать лет после войны. Прямо на улице нас, дворовых пацанов, припутали большие ребята. Здоровые такие бугаи, человека три. Меня они схватили и начинали уже хорошо бить. Но откуда-то взялся отец (он же был на работе!), и все переменилось. От одного его какого-то движения рот у самого наглого (который меня держал) вдруг заполнился кровью, и он быстро сделал ноги через забор. Это видели все наши дворовые ребята.
А однажды жарким летом он нашел где-то большую шлюпку, усадил пацанов и отправился с ними в водный поход по Березине.
Но со мной он редко говорил по-хорошему, серьезно. Все больше назидательно, поучающе и с какой-то подначкой. Видимо, считал, что сына с малолетства нужно приучать к трудностям жизни. Может, и его так воспитывали. А когда я подрос, мои колючие вопросы и взросление, по-моему, вызывали у него раздражение. Да и потом, студентом, когда начинал рассказывать о «высоких» премудростях, которым нас учили в университете, я часто взвивался от его хмыканий, пожиманий плечами и прочих признаков пренебрежения. Но после, уже отдельно, мать часто говорила мне: «Ну что ты, он ведь так тобой гордится, всем соседям пересказывает, что там у вас, в Минске».
Публикуется в сокращении. Продолжение следует.
Где можно приобрести книгу Эдуарда Мельникова «Возвращение в Бобруйск»?
- в бобруйском книжном магазине «Источник знаний» на ул. М. Горького, 31: стоимость 20.00 руб.
- в минском книжном магазине «Академкнига» (метро «Академия наук»): стоимость 20.00 руб.
- в интернет-магазине oz.by: стоимость 37.74 руб.
Это наша история
Уважаемые читатели, вы можете оставить свои отклики, комментарии, мнения о публикациях на страницах «Вечернего Бобруйска» в соцсетях.
Наш проект посвящен истории Бобруйска второй половины ХХ века. Мы ориентируемся на очевидцев событий (1950-е годы и позже). Если вы хотите поделиться своими воспоминаниями, личными свидетельствами или у вас есть интересные старые фото Бобруйска, другие документальные материалы о жизни нашего города, пишите, звоните:
Адрес для писем: Бобруйск, ул. Московская, 42/206. E-mail: red-vb@yandex.by. Тел.: +375-29-142-09-45.
Алесь КРАСАВИН, ведущий проекта «Наша история».
