Возвращение в Бобруйск 1950-х: дворы и игры нашего детства

11.9k
«Вечерний Бобруйск»
Подробности бобруйской жизни 1950–1960-х годов, которые могут удивлять, поражать и даже шокировать – из книги нашего земляка, профессора ЕГУ Эдуарда Мельникова
Автор Эдуард Мельников подписывает свою книгу редакции «Вечернего Бобруйска». Фото Артёма Лукьяновича
Автор Эдуард Мельников подписывает свою книгу редакции «Вечернего Бобруйска». Фото Артёма Лукьяновича

«Чтобы воспитать ребенка, нужна целая деревня». ­Такая поговорка есть у многих народов мира. А что ­говорить о Бобруйске! Кто здесь вырос, не забудет его никогда, где бы он сейчас ни жил и кем бы ни был», – говорится в аннотации к книге Эдуарда Мельникова «Возвращение в Бобруйск. Хроники советской ­повседневности», вышедшей в этом году.

В своих автобиографических «хрониках» наш земляк, известный журналист приводит много уникальных ­подробностей из жизни Бобруйска послевоенного, ­советского, которые, надеемся, будут интересны и ­нашим читателям, ведь многие из них родом из ­того же детства 1950-1960-х...

С согласия автора «ВБ» начинает ­публи­кацию отрывков из книги «Возвращение в ­Бобруйск». Первые фрагменты – из главы «Двор и улица».

Дворовое воспитание

Детство у меня было хорошее, дворовое. Вообще, двор – гениальное изобретение. Как раз тот масштаб, где маленький человек выходит в открытый мир, но этот мир – уютен. Он огорожен зданиями, заборами или, например, сараями. Но внутри – большое пространство, где можно бегать без конца, прыгать, лазать по деревьям. Улица, конечно, есть тоже. Но она появляется в твоей жизни, когда ты этого захочешь. И поэтому двор сообщает чувство защиты и простора в одно и то же время. Когда я вижу нынешние пустынные микрорайоны и жалкие группки подростков, которым негде приткнуться, я понимаю их последующую неприкаянность. Дети асфальта и бетона, они формируются в сером, безликом мире.

(…) Поразительно, но я до сих пор помню ту радость, с которой мы, малыши, встречали по весне грузовую машину, вываливавшую в нашем дворе огромную кучу свежего, желтенького песка, еще влажного от того речного берега, где его нагружали. А тут и горка деревянная появилась, с которой так лихо можно съезжать, всякий раз испытывая сладкое замирание сердца. Потом – разные качели, деревья, сараи, на которые можно взбираться и осваивать (ценой синяков и шишек) свое собственное тело: на что оно способно? Уже сколотилась дворовая команда, и это тоже достоинство двора: есть малый круг, где ты учишься общению. Здесь же выстраиваются первые отношения подчиненности и равновесия: между старшими и младшими, между мальчишками и девчонками, между вожаками и ведомыми.

7 ноября 1957 года. 6-летний Эдуард Мельников (на фото 4-й слева) вместе с бобруйской детворой в одном из бобруйских дворов. Фото из архива автора
7 ноября 1957 года. 6-летний Эдуард Мельников (на фото 4-й слева) вместе с бобруйской детворой в одном из бобруйских дворов. Фото из архива автора

«Квач», «Чижик», «ножички»...

В этой дворовой ватаге возникают разные игры, соответствующие возрасту. Сначала, например, в «квача». Это просто беготня друг за другом, чтобы догнать кого-нибудь и припечатать ладонью. Тогда «квач» – он, и все от него разбегаются... Но рядом старшие мальчишки с девчонками играют в «чижика», а тут уже требуются сноровка и умение. Игра простая, но увлекательная. В земле делается продолговатая ямка, поперек которой кладется короткая палочка — «чиж», «чижик». Кто-то длинной палкой резко поддевает «чижа», и тот над головами всех, выстроившихся в линию, летит, и все стараются его поймать. Если не поймали, то второй сет устраивается иным броском «чижа»: ведущий одной рукой берет его поперек, а другой, в которой палка, размахиваясь, с силой бьет в центр «чижа», и тот летит, кувыркаясь над головами, а то и прямо в лицо. Поймать такого «чижа» гораздо труднее, да и опасно. Третий сет – «чиж» подбрасывается в воздух, и сильный удар палкой посылает его вдаль. Тут уже вообще мало предсказуемости, поймать «чижа» невероятно трудно. Игра идет до тех пор, пока, наконец, кто-то не поймает «чижа», и поймавший становится «водилой».

Потом мальчишки осваивают игру «в ножички». Перочинные ножи водились почти у каждого, и надо было продемонстрировать лихое ими владение. На земле очерчивается широкий круг, и двое, вступив в него, отхватывают друг у друга большие участки. Для этого нужно стоя взять ножик за кончик лезвия и с силой метнуть его в землю. Да не просто, а прицельно, чтобы оттяпать у соперника кусок побольше. Ножик, кувыркаясь, летит к земле и с силой вонзается в почву. Отличный бросок! Ты проводишь прямую линию к краям круга и отрезаешь себе солидный сегмент земли. Но ведь часто бывает, что ножик просто шлепается плашмя, и твой бросок проигран. За это время соперник двумя бросками может отрезать у тебя все добытое. В общем, выигрывает тот, кто умеет ловчее метать ножик и оставляет соперника на клочке земли, куда уже не умещается ступня. Все, проигрыш.

После разделки очередного кабана (которых соседи держали в сараях тут же, во дворе) появлялись «бабки» – косточки такие позвоночные, одинаковые, только мал мала меньше. Их вынимали из студня, отмывали и чистили. Они стояли на земле рядком, от самой большой до самой маленькой. И нужно было их выбивать, метнув что-то тяжелое. Чем меньше косточка, тем больше очков.

Девчонки и мальчишки

Девчонки, побегав в общей компании, поскакав в «классики» на асфальте, уходили в какой-то уголок и уединялись со своими игрушками. Они натягивали платок между кустами и сидели там, в глубокой уютной тени; они устраивали какие-то домики и готовили там «обеды» из песка с травкой или укладывали спать своих кукол. Они все больше тяготели к спокойствию и уюту. Бывало, мы делали налеты на это их «благополучие»: разрушали укрытия и домики, растаптывали «обед», швыряли кукол. Тогда девчонки со зверскими физиономиями начинали гоняться за нами с палками и, не жалея, лупили по чем попадется.

Но бывало и по-другому. В моменты каких-то необъяснимых приливов симпатии мы помогали девчонкам строить укрытия. И даже на деревьях, где они чувствовали себя в безопасности, а мы внизу – их охранниками. Да, наши мальчишеские силенки уже позволяли сколотить какой-нибудь помост в переплетении толстых нижних ветвей, в двух-трех метрах от земли. Мы все вместе сидели там и что-то обсуждали, испытывая первобытное чувство уюта от крыши над головой и уединенности. Само наличие такого «гнезда» создавало очарование отрешенности от «грешной» обычной земли, где ходят вредные взрослые, вечно сующие нос не в свои дела.

Клюшки из дощечек и «снегурочки» на ногах

В классе четвертом-пятом мальчишки, конечно, увлекались футболом и целыми днями гоняли мяч. Зимой заливался дворовой каток, и на нем почти ежедневно устраивались хоккейные баталии. Без коньков, в валенках. Клюшки и шайбы изготавливались из подручных материалов – дощечек и кусков резины от покрышек. В спокойные вечера или перед школой катались все вместе, девчонки и мальчишки – на коньках.

Настоящие, с привинченными ботинками – «хоккеи» или «канады» – были редкостью: слишком дорогие. Выручали «снегурочки», «снегурки» – простые, невысокие, толстые лезвия с двумя площадочками для пятки и стопы и по-сказочному закрученными носами. «Снегурки» крепились очень просто, конечно, часто сползали, но не сразу, разогнаться и сделать десяток кругов по катку всегда успеваешь.

Охота на каштаны и березовый «парашют»

Першы здымак у жыцці. Бабруйск, сярэдзіна 1950-х
Першы здымак у жыцці. Бабруйск, сярэдзіна 1950-х

Как только поспевали каштаны, начинался сезон охоты. Они почему-то будоражили наше мальчишеское воображение: казалось, что в них есть какая-то ценность. Мы не дожидались, пока они сами упадут, а лазили на самый верх и оттуда швыряли вниз. Впрочем, начиналось это раньше, когда каштаны еще висели в своей толстой, зеленой, колючей, сочной кожуре. Достаточно было обмакнуть каштан в лужу и потереть одним боком о шершавый асфальт, потом – другим, потом вокруг. Потом помыть под краном и положить просушиться. Наутро возникал коричневый, пушистый, как медвежонок, шарик. Мы и делали из них разных зверушек и дарили девчонкам и малышам. Потому что забраться на высокое дерево за незрелыми каштанами они еще не могли. Для этого требовались сила и ловкость. Да еще точное знание прочности ветки на том или ином дереве. Вишня, например, или слива – очень хрупкие, так и обрываешься вместе с веткой и ягодами на ней. А каштан – ничего, выдерживал, но до поры до времени: тоже был хрупковат. Береза же дарила неизъяснимое удовольствие полета. Выбираешь не тонкую, но и не толстую. Забираешься как можно выше, туда, где она уже клонится под тяжестью твоего тела. Тут отрываешь ноги от ствола, и береза начинает клониться, плавно спускает тебя с высоты пяти-шести метров до самой земли. Правда, и осечки бывали: береза отказывалась служить парашютом. Верхушка с треском ломалась, и ты приземлялся с высоты пары метров весьма некомфортно и очень даже болезненно.

Спрыгнуть с сарая

Это испытание собственного тела на прочность не прекращалось ни на день в разнообразном мире двора. Это были сараи, с которых все боялись спрыгнуть: метра под три все-таки. Но однажды за нами погнался какой-то дядька, и все дружно спрыгнули, как миленькие. Удар о землю был, конечно, сильный, но постепенно мы обучались амортизировать, группироваться, хотя никто нас этому не учил...

А стройки с их шаткими подмостями, глубокими котлованами? Например, та же строящаяся гостиница «Бобруйск». А катакомбы старой крепости, из которых неизвестно где выберешься и выберешься ли вообще? И не только в крепости.

Подземные ходы под гостиницей «Бобруйск»

Как-то с Женькой Бойчуком мы обследовали бетонную будку во дворе уже построенной гостиницы «Бобруйск». Стоящая во дворе, на расстоянии метров сорока от здания, она предназначалась для спасения людей, имеющих возможность под землей выбраться из-под обломков в случае бомбардировки. Тогда все крупные дома так строили, тем более гостиницу. Даже в нашем трех­этажном доме было бомбоубежище, связывавшее под землей два подъезда. Женька уже был знаком с этим гостиничным «объектом». Вытащив решетку оконца будки, он полез туда. Заглянув, я увидел бетонный колодец со скобами, вмонтированными в стенку. Спустившись на сухое дно колодца, мы обнаружили в стене маленькую дверцу.

– Полезли, – решительно сказал Женька.

– Куда? В эту печку? – я оторопел.

Но Женька, худенький и юркий, уже втиснул плечи, подергался бедрами и вдруг исчез в этой печурке весь. Я – за ним. Протиснувшись, увидел в полутьме еще один колодец и упал в него, на бетонный пол. Мы зажгли самодельные факелы и огляделись.

Это была довольно большая комната, с высокими потолками и железной дверью. Открыв ее, обнаружили вторую, потом третью. На полу валялись какие-то старые шинели, мусор, но было сухо. И так, переходя из комнаты в комнату, мы прошли неизвестно сколько. Стало ясно, что в гостиницу мы не попали (она ведь рядом), а прошли в какой-то другой подземный ход, и конца ему не видно. В общем, когда выбрались через обычный колодец канализации, обнаружили себя… за несколько кварталов. Это была сенсация! Рассказывая об этом во дворе, мы были окружены кольцом почтительно слушающих товарищей.

При этом многие вспоминали страшные рассказы о том, что под Бобруйском много таких ходов, и некоторые идут от крепости до Березины и даже под ней, вот как!

Бесстрашные добытчики

А фруктовые сады близлежащих кварталов, которые мы «чистили» регулярно? Опасности самые реальные – от сторожа, подстерегающего под забором, до огромных злых собак, которые с пришельцами не церемонились. Однажды, взобравшись на забор школьного сада, я тут же… получил палкой по лбу. Сторож сидел как раз под этим местом, надо же! На лету в обратную сторону я зацепился штаниной за гвоздь и пришел домой в сатиновых шароварах, именно сегодня (!!!) надетых в первый раз, но уже располосованных надвое.

В другой раз мы не заметили двух огромных овчарок, притаившихся за кустами в саду Дома матери и ребенка. Набив рубашки яблоками и грушами, мы выбрались на улицу. И тут они ринулись, не оставляя никаких сомнений в намерениях порвать нас на куски. Так мы не бегали никогда, но собаки настигали… Повернув за угол и прибавив скорости, я метров через десять зацепился за что-то и стремительно спикировал лицом в землю. Оставалось только прикрыть руками голову, закрыть лицо и ждать самого страшного. Но собаки, добежав до угла, остановились, внимательно посмотрели и… вернулись обратно. Много позже я прочитал, что у овчарок очень развито «чувство периметра» охраняемой территории. Именно поэтому они, дескать, хорошо несут охрану объектов и территорий. Вот это их чувство периметра меня и спасло.

Но зачем нам нужно было столько яблок, груш, огурцов, слив? Мы ведь столько не съели бы. Нет, дело было совсем в другом. Нам все время хотелось быть добытчиками, захватившими «продовольствие» с риском, в борьбе с опасностями. Для того чтобы опустошить сад (частный или школьный), нужно было провести разведку, разработать план операции, организовать ее молниеносное и эффективное выполнение. И о безопасности подумать, разумеется. Иногда «на шухере», на особо опасных направлениях, у нас стояли по два-три человека, в том числе и девчонки.

Захваченное, добытое мы потом раздавали всем во дворе, кто хотел. Это наполняло нас понятной гордостью. Кроме яблок, груш, слив инстинкт добытчиков проявлялся в нахождении новых, нетрадиционных источников «пропитания». Например, еще не распустившихся, тугих и сладковатых на вкус цветков акации. Или «заячьей капусты» в лесу. Или поспевшей ирги на кустах в чьем-нибудь палисаднике. Или сладкого нектара из цветов, рассаженных на городских клумбах. Или даже капельки меда из брюшка разорванного напополам шмеля. В слепом кураже перед девчонками некоторые из нас шли даже на это. Но потом такое варварство было осуждено.

Мы все время были как будто в походе, где всякий раз нужно было проявлять навыки выживания, преодоления обстоятельств.

Публикуется в сокращении. ­Продолжение следует.

ОБ АВТОРЕ:

Эдуард Рудольфович Мельников родился в Бобруйске 1 марта 1951 года. Здесь окончил ­школу №5, в 1967 году поступил на журфак БГУ. Работал на Белорусском радио и телеви­дении, пройдя путь от младшего редактора до заместителя председателя Гостелерадио ­Республики Беларусь. Был генеральным директором «Белорусской деловой газеты». ­Кандидат исторических наук, профессор, автор нескольких книг по проблемам медиасферы. С 2005 года – преподаватель основ журналистики Европейского гуманитарного университета в Вильнюсе.

Где можно приобрести книгу Эдуарда Мельникова «Возвращение в Бобруйск»?

  • в бобруйском книжном магазине «Источник знаний» на ул. М. Горького, 31: стоимость 20.00 руб.
  • в минском книжном магазине «Академкнига» (метро «Академия наук»): стоимость 20.00 руб.
  • в интернет-магазине oz.by: стоимость 37.74 руб.

Это наша история!

Уважаемые читатели, вы можете оставить свои отклики, комментарии, мнения о публикациях на страницах «Вечернего Бобруйска» в соцсетях.

Наш проект посвящен истории Бобруйска второй половины ХХ века.

Мы ориентируемся на очевидцев событий (1950-е годы и позже).

Если вы хотите поделиться своими воспоминаниями, личными свидетельствами или у вас есть интересные старые фото Бобруйска, другие документальные материалы о жизни нашего города, пишите, звоните:

Адрес для писем: Бобруйск, ул. Московская, 42/206.

E-mail: red-vb@yandex.by

Тел.: +375-29-142-09-45.

Алесь КРАСАВИН, ведущий проекта «Наша история»