Эмигрант из Бобруйска: «В США мы бежали от режима, при котором евреев не любили»

6433
Ирина ХАМРЕНКО-УШАКОВА. Фото героя статьи
Леонид Ушаков – системный администратор – рассказал о том, как эмигрировал из Бобруйска в Америку в 1990-е и как ему сейчас живется в чужой стране.

«Приходили в голову мысли, что мы меняем плохое на хорошее»

Семья моей бывшей жены переезжала в США постепенно: бабушка и сестра попала в первую волну еще при «железном занавесе» в 70-х. Все, кто эмигрировал в то время, попадали напрямую в США.

Во вторую волну эмиграции благотворительные фонды отправляли людей в разные страны. Например, брат жены попал в США через Австрию и Италию. В последней ему пришлось провести больше года, ожидая разрешения на въезд в Америку.

Эмигрантов расселяли в основном в центре Америки: кого-то ближе к восточному побережью, кого-то поселили на западном. Многие переезжали в Нью-Йорк (Брайтон-Бич).

Уехать в США тогда можно было по разным причинам: получить статус беженца, воссоединиться с семьей или в поисках политического убежища. Мы уехали в 1994 году. Получили статус беженцев, бежавших от режима, при котором не любили евреев. У жены папа русский, у брата – жена, я тоже русский. Из-за того, что моя бывшая жена еврейка, возникали проблемы в Бобруйске. На собеседовании в московском посольстве США приходилось это объяснять, приводить разные примеры.

Покидать родину было страшно. Здесь у меня были друзья, брат и родители. Но однажды у нас гостили родственники жены. Они показали нам фотографии из США. Невольно приходили в голову мысли, что мы меняем плохое на хорошее.

«А потом это стало нашим городом: со своим бардаком, грязью, пробками и людьми»

Мы приехали в Нью-Йорк в район Бруклин. После тишины и спокойствия Бобруйска казалось, что мы попали на другую планету. Нам повезло больше, чем первой волне эмигрантов. Были люди, которые подсказывали с чего нам начинать. А родители моей жены к приезду сняли квартиру. 

Нас удивляло и впечатляло буквально все: количество людей, национальностей, языков, высокое качество жизни большинства, контраст богатства и нищеты. Перед нами предстала картина развитого капитализма в действии, который мы не всегда и в кино видели. Все сравнивали – еду, жилье, улицу, людей, погоду и природу. 

Помню, после приземления мы замерзли в аэропорту (работали кондиционеры, которых до этого никогда не видели). А потом, когда вышли на улицу, почувствовали страшную жару и влажность. Таксист нам сказал, что бывает и жарче. Получасовую поездку до Бруклина запомнили навсегда, потому что в машине не работал кондиционер. 

Больше всего тогда нас впечатлил Манхеттен. Все в огнях, огромные здания, шум. А потом это стало нашим городом: со своим бардаком, грязью, пробками, людьми.

Леонид с супругой Юлией. Леонид с супругой Юлией.

«Русским детям было интересно говорить на родном, как на тайном языке»

Вот это действительно было проблемой. Я в школе учил немецкий, который впоследствии не пригодился. Более того, он мне мешал, потому что его произношение не клеилось с английским. Вдобавок, у нас американский английский язык, который отличается от британского – разница колоссальная.

Когда приехали, нас сразу определили в школу учить язык. Мы столкнулись с тем, что преподаватели готовили нас без единого русского слова, иногда с помощью жестов.  

Чтобы быстрее научиться говорить, после школы всей семьей смотрели телевизор: шоу и новости. Казалось, что освоить английский – это предел человеческих возможностей. Позже помню, как имея уже довольно большой словарный запас, не могли составить предложения, как в голове прокручиваешь целое «сочинение», а сказать ничего не можешь. Но со временем пришло понимание. Тем, кому пришлось работать с американцами язык дался быстро, но была и другая категория людей, по большей части это люди, живущие и работающие в русских кварталах. Например, моя дочка первый год с подозрением смотрела в парке на болтающих на английском детей. Потом – заговорила, и только на английском. Уже потом, в средней школе, им, русским детям, было интересно говорить между собой на русском, как на каком-то тайном языке.

«Все мы там для них – русские»

Это однозначно Брайтон-Бич. Если американец слышит сочетание слов «Брайтон-Бич», сразу понимает, что речь идет о русских. Неважно, русский ты, украинец, белорус или казах. Часто все мы там для них – русские.

В этом районе встречаются люди, прожившие лет по 30 в США и не знающие английского. Там есть все: и мат, и грубые продавцы в магазине, и в стельку пьяные люди, и драки на пляже. Не то, чтобы это обыденно и повседневно, просто есть. Туда хорошо на экскурсию съездить, русские продукты купить, не более. Есть, конечно, отдельные улицы, где много русских, но такого как на «Брайтоне» нет нигде.

«Много лет мы ассоциировались с русской мафией»

Когда мы приехали, русских и белорусов американцы не различали. Даже сейчас, когда меня спрашивают, откуда я, приходиться долго объяснять, что это за страна – Беларусь, и где она находится. Американцы видят мир из новостей, зачастую однобоких.

Много лет русские ассоциировались с русской мафией. До этого, из-за холодной войны, образ русского был следующий: мужик, мороз, шапка-ушанка, водка, балалайка, автомат Калашникова и медведь. В зависимости от улучшения отношений между странами что-то из этого списка убиралось.

«Теракт 11 сентября помешал мне стать программистом»

В 1995 году начали широко использовать компьютеры. Я сразу привязался к этой, на первый взгляд, сложной технике. В 2000 году я окончил школу программирования. Но к сожалению, теракт 11 сентября 2001 года помешал мне стать программистом. С того момента не всех допускают работать по этой специальности, по крайней мере в Нью-Йорке. Поэтому я занялся обслуживанием локальных сетей, компьютеров и другой техники.

Хобби – это электрогитара. У меня их 4-5 и дополнительные устройства, которые преобразуют звук. Второе увлечение – рыбалка, которой уделяю практически все свободное время.

Леонид с супругой Юлией. Леонид с супругой Юлией.

«Празднуем все праздники»

В Америке мы празднуем все праздники: русские, еврейские и американские. При этом наши дети ждут Рождество как истинные американцы, а мы по старой доброй традиции встречаем Новый год, поздравляем женщин с 8 Марта и отмечаем День матери. Зато теперь начали праздновать День отца и День независимости. А еще:

  • Валентинов день – молодежь, вообще, обижается, если не поздравил.
  • Хеллоуин – дети обожают. Надевают костюмы, и пошли по всем соседям конфеты просить. 
  • Saint Patrick – день святого Патрика с красивым парадом.
  • Еврейская и русская пасха – все отмечаем. И еврейский Новый год тоже. 
  • На Брайтоне отмечают 1 и 9 Мая, 7 ноября. Ходят с флагами и с ленточками, некоторые «товарищи» переодеваются в Ленина и Сталина, сам видел. 

«Можно русского вытащить из России, но нельзя Россию вытащить из русского»

Мы живем в городе, где давно все смешалось: русское, еврейское и американское. Например, мы ходим за грибами, американцы – нет, но, как и мы, они любят рыбалку.

Сильно бросается в глаза воспитание американских детей. Они предоставлены сами себе. Могут ползать там, где грязно, потом руки в рот суют. Доходит до того, что ребенок облизывает поручни в метро как мороженое. 

Кроме того, у американцев принято здороваться по несколько раз на день – улыбаются и здороваются. Наши как-то увиливают. Могут лицо отвернуть, могут сказать: «Что ты мне тут фальшиво улыбаешься?» Американец же, напротив, ответит на приветливую фразу «Hi, how are you?» столько раз, сколько его спросят. 

В штатах русские зачастую придумывали себе «новое» прошлое: должности, зарплаты и условия жизни. Со временем рассказы эти обрастают небылицами и байками. Хотя у американцев не принято говорить и спрашивать про работу и зарплату.

Из этого невольно делается вывод, что наш человек стесняется своей прошлой жизни. Поговорка – «бедность не порок» вдруг забывается.

«Никто здесь не жалуется на жизнь»

Здесь приехать в гости без звонка можно только к маме и папе. Остальных нужно предупредить. При этом никто здесь не жалуется на жизнь. 

Часто скучаем по родственникам и друзьям, по тому общению, без предварительного звонка. Мы скучаем по тому, чего уже нет давно и никогда больше не будет – по детству, по юности, по запаху печки, по ярким осенним листьям, по конкретному месту где-то там в Бобруйске...