Да, для многих это будет неожиданной новостью: впервые Бобруйская область была образована с приходом на нашу землю фашистских оккупантов. В административно-территориальном отношении она практически повторила структуру Бобруйского округа, существовавшего в 1924-1930 годах.
Как же жилось обитателям новоиспеченного областного центра и его окрестностей под властью захватчиков? Некоторое представление дает об этом издававшаяся в 1943 году в Бобруйске русскоязычная газета «Новый путь».
Как приживался «орднунг»
Для многих это будет неожиданностью: впервые Бобруйская область была образована с приходом на нашу землю фашистских оккупантов.
Как писало профашистское издание, которое редактировал некто Михаил Бобров, «…благодаря руководству и всесторонней поддержке германского военного командования, город в короткое время получил хлеб, воду, электросвет». Но, как явствует из другого отчета, «Электроэнергией в первую очередь обеспечивались подразделения оккупационной администрации, части вермахта, предприятия и учреждения. Гражданское население получало электроэнергию по остаточному принципу. В ноябре 1941 года был издан приказ бургомистра Бобруйска, согласно которому все горожане, пользующиеся электроэнергией, должны были зарегистрироваться в абонементном отделе городской управы. Получившим разрешение выдавались специальные удостоверения. Жителям, которые использовали электросеть без санкции управления техническими предприятиями, угрожал штраф в размере 100 рублей. Категорически воспрещалось пользоваться электрическими и нагревательными приборами под угрозой штрафа в 300 рублей. Суммарная мощность всех источников потребления электроэнергии в одной квартире не должна была превышать 100 ватт. В случае несоблюдения этой нормы виновные должны были оплатить электроэнергию в 5-кратном размере, считая с 1 августа 1941 года.
К лету 1943-го новые хозяева «освобожденной территории» вполне уже освоились и даже всячески стимулировали население в уплате налогов и сборов. Например, в сдаче сельскохозяйственных продуктов полагались премии трех видов: за обязательные поставки, за выполнение сверх задания и «за сдачу по желанию». Газета разъясняла порядок премирования: «Премии первого рода могут быть выданы за выполнение поставки в размере в общем 60% от назначенной обязательной поставки. Например, при установленном для какой-либо общины плане в 10 тонн картофеля сдано 6 тонн – полагается премия. Премия второго рода может быть дана только тогда, когда годовой план военного сбора выполнен общиной полностью или с превышением. Премии третьего рода выдаются за сдачу продукции, которая не включена в обязательный налог (ягоды, чай, целебные травы и т.д.)…».
В Положении о едином порядке премирования подчеркивалось, что «премия – это не оплата военного сбора (оплата военного сбора производится деньгами), а только награда за выполненный долг». Премировались в основном общины, если они выполняли план военного сбора на 60 процентов, а распределяли премии между отдельными дворами старосты. При сдаче продуктов, не подлежавших военным поставкам, премии выдавались непосредственно самим сдатчикам. Но много ли жителей, скажем, Бобруйщины поощрялось за такую работу? Ответ находим в одном из номеров «Нового пути»: «…Летом крестьяне Бобруйского района выполняли промежуточный военный сбор по молоку, яичкам и мясу. Сбор этих продуктов проходил слабо и результаты оказались неудовлетворительные. Так, например, яиц собрано только 57% плана. А до последнего срока их сдачи, до 1 октября, остается всего один месяц. Срок молокопоставок уже истек 1 августа, но молока собрано только 85% плана. И это при условии, когда корма для коров были исключительно хорошие, а размеры поставок относительно невелики. Для поставок мяса срок также истек 1 августа, но мясопоставки выполнены до сих пор только в размере 63% плана. Такое неудовлетворительное выполнение плана мясопоставок происходит тогда, когда их нормы по промежуточному сбору 1943 года установлены исключительно низкие. Таким образом, военный сбор в нашем районе проводится слабо, процент выполнения плана низкий. Как же выполняется денежный налог по району? Денежный подушный налог по району установлен в прошлом году в 150 рублей с живой души. Выполнен он лучше, чем военный сбор, но все же неполностью: по району осталось невыполненным за прошлый год 121 000 рублей, т.е. 3% плана, а срок выплаты этого налога истек почти год тому назад – 20 сентября 1942 года…».
Нужны были грамотные и культурные… рабы
На первый взгляд, заботилась новая власть и о просвещении, образовательноом цензе населения города и области. «В новом учебном году будут открыты все те 222 школы, которые работали в конце прошлого учебного года, а в некоторых районах сеть школ будет расширена, – оптимистично вещал «Новый путь» летом 1943 года. – Как и в прошлом году, будут работать школы всех типов: и четырехклассные начальные, и семилетние народные школы, и восьмилетняя сельскохозяйственная школа в Паричах, и профессионально-ремесленные школы в Бобруйске и Жлобине. В сентябре месяце будет открыта гимназия в городе Бобруйске». И далее газета рапортовала: «Подготовка школ к новому учебному году проведена: школы отремонтированы, педагогическими кадрами обеспечены – по области работает около 1 000 учителей. Школы к новому учебному году готовы».
Вот как описывалась эта готовность парой абзацев ниже в «Новом пути»: «…С учебниками же дело обстоит плохо. Новых учебников нет, издающийся в Минске журнал-учебник для школ «Белорусская школа» в нашу область не доставляется. Поэтому учителям приходится заниматься по непригодным советским учебникам, пользуясь указаниями отдела народного образования об изъятии из них большевистского пропагандистского материала». И далее: «…Что касается педагогической литературы для учителей, то ее совершенно нет. Единственный небольшой педагогический журнал «Школа и воспитание», издающийся в Смоленске один раз в два месяца, не может удовлетворить этой потребности. Учителя должны строить новую народную школу, а вооружение у них старое, непригодное, советское. Нужно всемерно помочь учителям в их политико-педагогическом перевооружении».
Пришельцы из европейской цивилизации, конечно, не могли не позаботиться о гармоничном развитии личности на порабощенной территории. И направляемое цивилизаторами издание взахлеб рассказывало об этом: «Музыкальная жизнь Бобруйска за истекшие два года после прихода Германской Армии значительно оживилась. Город неоднократно посещался музыкальными ансамблями, в которых народное творчество представлено было довольно разнообразно. Классической же музыкой бобруйчане не избалованы. Тем более отрадным явлением нужно считать концерт из произведений Чайковского.
Самый факт организации концерта заслуживает того, чтобы быть отмеченным. Оркестра, как такового, в Бобруйске нет, профессиональных, образованных музыкантов немного, и инициатору концерта г.Москаленко потребовалось проявить много упорства, чтобы найти в городе силы, организовать их и создать небольшой, но вполне отвечающий своим требованиям ансамбль… В концерте участвовали педагоги школы г.г. К.З.Москаленко (скрипка), В.Н.Семенов (рояль), ученики школы по классу скрипки Л.Кундас и Прокопович Флора, доброволец РОА Аркадий Малаха (баритон). Не менее знаменательным фактом является и то, что в концерте участвовали офицеры и солдаты германской армии г.г. Фолькмар Кнотт (тенор) и Франц Олигмюллер (виолончель)…».
Более того, представители областного центра несли культуру в массы и за пределами Бобруйска. Вот как об этом сообщал «Новый путь»: «Во время гастрольной поездки по городам и деревням бобруйская концертная труппа под руководством Н.Бергмана посетила Марьину Горку, где также состоялись ее концерты… Восхищались «райским танцем» З.Гаркавик и Бурак, технически сложной партерной акробатикой К.Лысенко, пением и танцами Вавула, Мацины и Безменовой, и, наконец, конферированием «Дяди Вани», который умело создал красивое обрамление всей концертной программе. Вниманием всех завладел Кудин, чье пение покорило всех – особенно «Черные косы»…».
Но жизнь не становилась веселей
Какие бы постановки ни ставили на сцене Бобруйского русского драматического театра, какие бы новые гастролеры ни приезжали в город на Березине, какие бы выставки ни организовывали в нем оккупационные власти и как бы восторженно ни писали о них в немецкоучрежденном русскоязычном «Новом пути», то и дело из бравурных публикаций выглядывали ослиные уши реальной политики захватчиков.
Ситуация в сфере здравоохранения, например, видна из отчета профильного отдела за февраль 1942 года. Девять женщин лечились от гонореи в стационаре, 15 мужчин – амбулаторно, от сифилиса лечилось 23 человека (один в стационаре, 22 амбулаторно). В течение месяца за зубоврачебной помощью обратилось 1 085 человек, в зубной амбулатории имелось четыре стоматологических кресла, работало пять стоматологов. В городе также имелась зубопротезная мастерская, обслуживавшая военнослужащих германской армии и гражданское население. Свыше 2 500 человек обращались за помощью в амбулатории, куда дополнительно были направлены врачи (двое из числа военнопленных). Санитарное состояние Бобруйска оценивалось санитарным врачом как неудовлетворительное из-за переполнявших его нечистот и мусора, и очистку города в марте санитарный врач считал насущной задачей. Вспышки заболеваний сыпным тифом наблюдались в первую очередь среди эвакуированного из Смоленской области гражданского населения. Общежитие эвакуированных было подвергнуто карантину, заболевшие госпитализированы. Эвакуированные расценивались как главная угроза для здоровья местного населения, поэтому санитарный отдел дал указание бирже труда на период карантина не отправлять их на работы. Локализации эпидемических заболеваний препятствовало отсутствие сыворотки против брюшного тифа и дифтерии, а также вакцины оспы для инъекций хотя бы новорождённым. 1 марта 1942 года Бобруйское городское управление издало постановление об обязательной дезинфекции общежитий, детских учреждений, кинотеатров, предприятий пищевой промышленности, источников воды, мест содержания скота. Требовалось производить санобработку в общежитиях два раза в месяц, в школах, банях, душевых установках, кинотеатрах – четыре раза в месяц; хлорирование предприятий пищевой промышленности, водохранилищ – ежедневно, других предприятий – через день.
Городские власти Бобруйска констатировали случаи складирования отходов и нечистот в неустановленных местах. Ассенизационный обоз, мясокомбинат и воинские части часто выгружали их на пустыри вблизи домов, что могло спровоцировать распространение заразных заболеваний с наступлением весны. В связи с этим комендант Бобруйска в своем приказе 27 февраля 1942 года определял разрешённые для свалок участки и вменял в обязанности начальнику конного транспорта, мясокомбинату и всем другим организациям вывезти мусор в установленные места.
Все труднее было сделать горькую пилюлю сладкой. Поэтому с каждым днем приближения конца пропагандистская машина оккупантов набирала обороты. Не жалела розовых красок в одном случае и черных – в другом и газета «Новый путь»: «Все мы жаждем мира, но мир немыслим, пока не разгромлен окончательно большевизм. Сталин с первых дней войны мобилизовал все население для фронта и работы в тылу, не брезгая инвалидами, больными, женщинами и детьми. У нас, в освобожденных от большевизма областях, только теперь вводится временная трудовая повинность. Не поголовно все подлежат этой повинности. Очень многим даются льготы, а сплетники шипят по-змеиному: «Всех заметут под метелку, всех отправят в Германию»… Отъезд небольшого процента людей на работу в Германию должен не огорчать нас, а радовать…».
Однако не радовались почему-то бобруйчане в 1943-м. Хоть и догадывались, что припекает гитлеровцам, раз пользуются осуждаемыми ими способами мобилизации, называют трудовую повинность временной – до освобождения родной земли оставался еще почти год, а оккупационный режим только ужесточался. Страницы «Нового пути» пестрели устрашающими объявлениями: «Жители, не исполняющие распоряжения о светомаскировке, будут беспощадно наказываться: за время до 15.8.1943 г. – денежным штрафом в сумме 50 руб.; за время от 16.8 до 31.8 1943 г. – лишением света и изъятием разрешения на свет; после 31.8.1943 г. – трудовым лагерем на 1 неделю. При установлении случаев саботажа или шпионажа это нарушение будет наказываться еще более строго. Майор и местный комендант», «В последнее время случаи потери паспорта или удостоверений личности так сильно умножились, что денежный штраф не является по-видимому достаточной карательной мерой для пресечения массовой утери документов. Ввиду того, что халатное хранение документов и их потеря дает бандитам возможность приобрести эти документы, начиная с 20 августа 1943 года каждый потерявший по своей небрежности паспорт, удостоверение личности или отпускной билет военнопленного, или же хранящий документы так халатно, что они могут быть украдены, будет наказан содержанием в трудовом лагере. Местный комендант», «Проверкой установлено, что фрукты в садах города и общинных хозяйствах расхищаются населением, главным образом, производившим посевы в саду. Приказываю: 1.Запретить вход в сады всем гражданам без разрешений – по городу садово-огородного хозяйства, по общинным хозяйствам – правления общинного хозяйства. 2.Самовольно произведенные посевы граждан в садах: по городу – передать садово-огородному хозяйству, по общинному хозяйству – посевы сдать государству в счет военного сбора… Начальник германского районного зем. управления Биттнер».
Бобруйчане оставались людьми
В первые месяцы оккупации исключительно тяжелым стало материальное положение детдомов и других учреждений социального обеспечения. Документы коллаборационной администрации содержат как приукрашенные отчеты, так и документы, в которых показывалась реальная картина. Так, 25 сентября 1941 года был составлен акт обследования детского дома №3 Бобруйска за подписью школьного инспектора. Чиновник констатировал отсутствие режима дня и питания: «Подъем происходит неорганизованно: часть детей одета, часть поднимается, а несколько лежат на кроватях в верхней одежде. В помещении дети сидят в пальто и шапках, под кроватями целые склады грязной обуви, чулок и белья (спальня девочек). Во дворе возле спальни устроена уборная». Очевидно, имелись проблемы с отоплением (нахождение детей в помещении в верхней одежде) и обеспечении продуктами (в отчете упоминались походы детей за яблоками). Подобная удручающая картина жизни и быта воспитанников детдома наблюдалась уже через несколько месяцев после начала оккупации, и со временем ситуация только ухудшалась. Ужасающие условия повседневной жизни воспитанников детдомов вынуждали их любыми способами добывать пропитание. Некоторые из них летом покидали детдом и нанимались к крестьянам в качестве пастухов, другие занимались бродяжничеством.
К августу 1943-го в бобруйских детских домах находилось более 250 ребят, потерявших родителей. Общественность города не могла оставаться безучастной к их нелегкой доле, и в номере газеты за 21 августа к гражданам Бобруйска обратились ее представители: «…Вы имеете своих детей, вы болеете за их судьбу и стараетесь, чтобы ваши дети перенесли без труда суровое время войны. Так уделите же немного заботы и тем детям, которые почему-либо остались без родителей… Дорогие граждане и гражданки! Не ждите, что к вам кто-то придет за вещами. Несите их сами и все, что вы принесете, будет принято с благодарностью как знак того, что в наших душах еще не умерло желание сделать добро ближнему и не умерло сострадание к детям, потерявшим своих родителей. Вещи следует сдавать в городской отдел народного образования (Скобелевская,42), в редакцию газеты «Новый путь» (Главная,105) или в бобруйский Николаевский собор». Такое обращение подписали протоиереи Н.Ясинский и Соколов, от областного управления – С.Ведринский и П.Разумцов, от городского управления – Пилинога, от гороно – Стригун, от редакции – Н.Писарев, В.Угрюмов, Н.Луговая и М.Бобров.
Судя по письмам в газету, откликнулись на призыв многие бобруйчане. «Я сама – человек небогатый, но берусь одеть и обуть к зиме одного ребенка детского дома. Женщины-матери города Бобруйска, поищите у себя, и я уверена, что вы также найдете что-нибудь для одного, а может быть, и двух, и трех детей», – призывала Анна Осиповна Латыр. Фельдшер С.К.Зонов сообщал: «В детдоме № 2 имеется 11-летняя девочка Соня Брагинец. Я берусь ее одеть с головы до ног и постараться, чтобы она не мерзла этой зимой, а хорошо перенесла ее. Думаю, что все граждане Бобруйска охотно помогут детям, потерявшим своих родителей». «В детдоме № 2 я взялся одеть воспитанника Голуба Николая – 15 лет. Кое-что я для него уже сделал, все остальное – пальто, шапку и др. вещи – сделаю в ближайшее время. Хочу помочь обездоленным детям и зову к этому всех жителей Бобруйска», – делился мыслями И.А.Вержбицкий, проживавший на улице Главной, 186. Анна Абражевич писала в редакцию: «Я взяла на себя обязанность одеть и обуть воспитанника детдома Боголюбова Шуру и думаю разрешить это обязательство так: у меня есть кое-какие вещи, пришедшие в негодность, но из них можно пошить брюки, рубашку, пальтишко, бурочки. Моя сестра Яня имеет кое-что из обуви, а этого уже достаточно, чтобы Шура не ходил в зиму полураздетым. Обращаюсь ко всем домохозяйкам города последовать моему примеру в использовании своих возможностей для обеспечения одеждой сирот детдома». Как явствует издание, на призыв откликнулись Никита Леонтьевич Юхновец и Тимофей Иванович Горбачевский с улицы Пушкинской, Юзефа Петровна Трацевская с Костельной и Екатерина Аполинарьевна Ганусовская с Гарнизонной, Василий Смородин с Романовской и бывший военнопленный Ш.П., другие бобруйчане.
Главные организаторы лишений и произвола
В первую очередь, к инициаторам и руководителям издевательств и страданий жителей Бобруйска следует отнести генерал-майора А. Гамана – коменданта города. Он заправлял деятельностью подчиненных ему немецких войсковых частей, местных комендатур, карательных органов и органов местного управления. То есть, по его приказам советские люди под угрозой расстрела вынуждены были работать на вермахт. Уклонявшиеся от принудительных работ заключались в лагерь или тюрьму, где расстреливались или гибли от голода и пыток. По его приказу детей отбирали у матерей, чтобы выкачать из них кровь для раненых солдат вермахта; отправляли мирное население для работ на оборонительных сооружениях.
Генерал-лейтенант Ф. Бернгард был в 1942-1944 годах командующим тыла 2-й танковой, а затем 9-й пехотной дивизий, действовавших на территории Бобруйской области. Немецкое командование возложило на него охрану коммуникаций от партизан, для чего Бернгард имел до 50 000 солдат, уничтожавших советских граждан, угонявших по его приказу их в германское рабство.
Майор Г. Молл тоже был одно время комендантом Бобруйска и Паричей и тоже отправил на каторгу в Германию свыше 12 тысяч человек. Это он приказывал мирным гражданам разминировать дороги, в результате чего погибло около 100 человек. Лично участвовал в расстреле (по собственному приказу) восьми советских граждан. Всего Молл утвердил более 2 тысяч приговоров, среди которых были приговоры о расстреле.
Обер-лейтенант СС К. Лангут, был заместителем начальника лагеря №131 в Бобруйске. По его намеренному плану, в лагере за зиму 1941-1942 годов от голода, болезней и расстрелов погибло 30 тысяч военнопленных. В ноябре 1941 года им был подготовлен поджог казарм, в которых размещались тысячи больных военнопленных, чтобы «избавиться от лишнего расхода продовольствия». Как только загорелись казармы, пулеметы открыли огонь. Через несколько дней оставшиеся в живых были направлены в Слуцк, по дороге их также расстреляли. Так были уничтожены 18 тысяч советских военнопленных лагеря №131. В декабре 1941 года Лангут приказал погрузить 3 200 военнопленных в 50 открытых вагонов и отправить на Запад. Все в дороге замерзли, трупы сбросили под откос. В лагере было также около 600 детей в возрасте от 10 до 15 лет. Около 250 детей умерло в лагере от болезней, а остальные были вывезены в тыл немецкой армии, и судьба их неизвестна. Лангут отдал 50 мужчин и 50 женщин из лагеря профессору Борману для медицинских экспериментов.
Капитан Р. Бурхард, зондерфюрер Бобруйской комендатуры, отправил на каторжные работы в Германию около 2 500 человек, руководил сожжением деревень, истреблением оставшегося без крова мирного населения и расстрелами советских военнопленных.
Зондерфюрер А. Битнер – бывший комендант сельхозкомендатуры Бобруйского района, по его указанию расстреляно 240 человек и угнано в Германию более 1 200 советских граждан.
Капитан Б. Гетце, бывший заместитель коменданта Бобруйской комендатуры, принимал участие в расстрелах и угоне граждан в Германию…
Таким был «новый порядок» фашистов на нашей земле.
Документально
Из показаний Рольфа Бурхарда, зондерфюрера немецкой комендатуры города Бобруйска:
«Это было, кажется, в начале июля 1942 года. Знакомый мне по работе сотрудник СД Мюллер спросил меня, как я поживаю. Я ответил: ничего, только туговато с продуктами для посылок домой. Мюллер мне ответил, что в воскресенье, когда я буду свободен, я могу вместе с ним поехать в район, там можно будет кое-что достать. Утром в воскресенье я пошел в СД и вместе с Мюллером поехал на легковой машине в деревню Козуличи. За нами следовало еще три грузовика, на которых были посажены эсэсовцы. Деревня Козуличи Кировского района была оцеплена эсэсовцами, и население выгонялось из своих хат. Я вынул свой пистолет из чехла и тоже принимал участие. Все граждане были построены и, за исключением старосты и семей полицейских, выведены на окраину, там их загнали на мельницу, а потом мельницу подожгли. Пытавшихся бежать мы расстреливали на месте. Я видел, как эсэсовцы в горящую мельницу вталкивали или просто бросали детей и стариков… После этого мы с Мюллером вернулись в Бобруйск. Было забрано порядочное количество продуктов. Из них я получил около двух килограммов сала и кусок свинины...».
Из показаний бывшего заместителя коменданта бобруйского лагеря для военнопленных №2 Карла Лангута:
«4 или 5 ноября 1942 года ко мне пришел комендант лагеря Редер и сказал, что со мной он должен побеседовать. Прежде всего он потребовал, чтобы я дал слово, что никому больше об этом разговоре не расскажу. Такое слово я дал. После этого Редер говорил, что командование отказалось давать транспорты для отравки военнопленных в Германию. Все военнопленные умирали с голода. Поэтому полковник Штурм, он был тогда представителем штаба по делам военнопленных, дал приказ уничтожить военнопленных лагеря №2. …7-го числа в 15 часов фельдфебель мне доложил, что правое крыло казарм горит. Я позвонил зондерфюреру Мартынюку в пожарную, и Редер мне приказал по телефону, чтобы я вместе с Мозербахом, который являлся вторым лагерным офицером, и двумя переводчиками пошел в казармы и выгонял всех военнопленных во двор… Скомандовали стрелять не сразу, а когда огонь уже яростно пожирал второй этаж и дым тяжело пополз на город, а во дворе, охваченные каменной буквой «П», столпились уже тысячи пленных – тех, что как-то выбрались, вырвались из «цитадели». Пленные, которые оказались ближе к ограде, проволоке, к крепостному валу, уже ощущали, сознавали, что для них самое тревожное не позади, не там, где с яростным трещанием пылает «цитадель», а здесь – эта зловещая тишина по другую сторону колючей ограды. Прямо перед ними стояли немцы, «добровольцы», чернели пулеметы...».
