Как наливали и как пили
Этнографические исследования сохранили до наших дней выражения, сопровождавшие соответствующие действия выпивавших белорусов, которых еще в конце XIX века называли «питущими» и «пропойцами». В их устах как только не именовалась водка: и «вадзіца аржаная», и «аржанушка, святлушка, весялушка, гаркушка, забярушка», и «посніца, акаянніца, гарэліца». Разнообразию синонимов продукта не уступало разнообразие положений, в которых вольно или невольно оказывался пьющий и, называя их иносказательно, пытался прикрыть свое поведение перед собой и другими. Говоря «забілі, задушылі, зарэзалі, заелі, загрызлі, шлёпнулі, хапілі, закалупілі муху», подразумевали, что выпито было больше, чем переносил организм. «Заламіць мядзведзя» означало выпить водки еще больше, хоть и не до потери самообладания. Если «як зюзька назюзіўся», значит напился до потери речи, до неподвижности; «з капылля далоў» – не держался в сидячем положении. О мере потребления свидетельствовали также выражения: «хапіў праз край», «заліў вочы», «запусціў у шулумейку». Тот, кто «кланяўся шкляному богу» – пил непрестанно; «званіў келішкамі» – пьянствовал весьма часто; «горла прамочваў» – выпивал рюмку-две; «на адчапнога» – принимал последнюю на прощанье рюмку; «на блохі» – последнюю перед сном рюмку; «зубы спаласнуць» означало опохмелиться. С тех времен остались и сегодня понятные нам крылатые слова: «дзёрнуць, дзербалызнуць, лізнуць, хапіць».
Конечно, в исторически более ранние времена чисто хлебная водка, прошедшая огонь, воду и медные трубы в буквальном смысле, была не такой, как позднее. Приобретавшаяся из помещичьих корчем, получавших продукт из их же винокурен, она не доводила до одури и последующего похмелья, поскольку была с меньшим содержанием спирта. Не оттого ли любители выпить прежней водки называли новую «надта заборыстым спірытусам». Наблюдалась и противоположность, когда под видом водки продавали бурду с едва уловимым запахом популярного напитка. И ее было даже больше в окрестных корчмах, что заставляло тогдашних потребителей методично обходить их в поисках «моцнай». Cивуху же тогдашние выпивохи как только не называли: «сильвупле», «французская 14-го класса», «пожиже воды», «сиротские слезы», «горемычная»… Пытаясь бороться с продажей фальсификата, пьющие приносили с собой в корчму собственный самогон, выработанный где-нибудь в укромном месте. Но на это нарушение скоро нашли управу полиция и налоговики той поры.
В целом, простолюдины в семьях могли позволить себе купить не более полукварты - кварты водки, и лишь к Пасхе и Рождеству раскошеливались, если были деньги, на большее. Поводом для приобретения спиртного служили «запасты», «розгавіны», «дзяды», местные праздники да случайные оказии – жнивная толока, свадьбы, крестины, похороны, «гасціны з неспадзяванымі любенькімі гасцямі» и тому подобное. В корчмах выпивохи доходили до употребления и по полкварты на брата, а при имеющейся наличности и соответствующем задоре – и до кварты, заканчивая попойку «піўным лакам» вошедшего в обиход баварского пива. Однако, если результаты превосходили ожидавшиеся и чрезмерно волновали жен и родителей, то как «питущие», так и «пропойцы» назавтра дружно повторяли: «Чорт насеў, д’ябал ухапіў». Между прочим, предки наши за этими выражениями пытались спрятать сатанинское, ни меньше, ни больше, происхождение водки и собственное злоупотребление ею. Определенная совестливость белорусов наблюдалась и в самом процессе потребления напитка. Даже самые жаждущие, несмотря на спешность дела, не пили водку прямо из бутылки или кувшина, гляка, бочонка, в которых она доставлялась. Пользовались для этого более дробной питейной мерой – «аршыннікам, кійком, папірашкай, папіхашкай, кручком», которые в среднем равнялись половине общепринятой «чарки» или «сотки». В большинстве случаев использовали одну рюмку поочередно и лишь только в домашнем застолье допускалось «запарнае (запар)» выпивание двух-трех рюмок водки подряд.
Некоторые русские «винные меры» До введения в 1896 году государственной винной монополии, когда запрещено было продавать спиртное в разлив, и обязательными стали строго калиброванные бутылки с оттиском двуглавого орла на сургучной укупорке, горожане имели обычай закупать водку лужеными металлическим емкостями, словно постное масло или керосин. В мещанском и господском быту наличествовала (традиционно в буфетной или на кухне) большая водочная посудина, которую опорожняли по мере надобности – то ли для приготовления настоек и наливок, то ли для лекарских снадобий и прочего. Вот какие мерные единицы были в ходу: 1 шкалик = 61,5 мл. 1 чарка = 2 шкаликам =129,99 мл. 1 косушка = 1/40 ведра = 1/4 кружки = 1/4 штофа = 1/2 полуштофа = 1/2 водочной бутылки = 5 шкаликам = 0,307475 л. 1 водочная бутылка = 5 чаркам = 1/20 ведра = 615 мл. 1 штоф = 2 водочным бутылкам = 1,2299 л. 1 осьмериковый штоф = 1/8 ведра (двум водочным бутылкам), т. е. 1,537375 л. 1 полуштоф (1/2 осьмирикового штофа) = 1 винной бутылке = 0,7686875 л. 1 четверть = 2,5 штофа = 5 водочным бутылкам = 3,075 л. 1 ведро = 4 четвертям = 10 штофам = 12,299 л. 1 бочка = 40 вёдрам = 491, 96 л.
С появлением казенной стеклотары появились ее народные названия: четвертная бутыль из-за своего удлиненного горла – «гусь», стандартная винная бутылка – «диковина», «диковинка», «шишка»; водочная полубутылка – «косая» или «косушка»; шкалик – «мерзавчик» или «мерзавец».
От рассвета до заката
Еще в Уставе о вине 1777 года отмечалось: «…Не запрещается всякого чина и звания людям делать водки для своего обиходу как с выкуренного вина, так и из покупного вина от казенных питейных домов. …В казенном питейном доме продажу питей летом производить от восхождения до заката солнечного; зимой же от семи часов утра до осьми часов вечера».
По утверждениям авторитетных исследователей, как бы ни менялись названия заведений, где продавалась распивочно водка, в народном обиходе к началу ХХ века они уже более 300 лет означали «кабак», хоть никто и не решался написать это слово на вывеске. В XIX веке кабаки начали поистине триумфальное шествие по городам и весям. Если в 1859 году их насчитывалось в Российской империи более 87 тысяч, то после 1863-го количество действительно злачных мест превысило 500 тысяч. Способствовало этому введение акцизной системы, предоставлявшей всем желавшим полную свободу торговли напитками. Не мешали и патентные сборы, взимавшиеся с питейных заведений в зависимости от разрядов, к которым были причислены города. Бобруйск, например, наряду с губернскими и такими, как Кишинив, Омск, Семипалатинск, Одесса, Ростов-на-Дону, Брест-Литовск относился ко 2-му разряду.
В нашем городе к началу ХХ века спиртным торговали в заведениях Мордуха Беленького и Лейзера Фейгина на Родионовской, Залмана Юхвида на Ольховской, Фалки Ашпиза на 2-й Слуцкой, Меера Каценельсона и Носона Шапиро на Шоссейной, Павла Цимаховского на Апрельской, в магазине «Франко-русский базар» А.М. Кацнельсона на углу Муравьевской и Скобелевской улиц, в ресторане Зельдовича «Европа» и некоторых других местах, где наряду с винами, ликерами, ромом и коньяком предлагалась и наиболее доступная водка – по 30 копеек за бутылку. А Антон Савицкий содержал не только склад пива и меда на 1-й Слуцкой улице, но и ренсковый погреб в доме Терлецкой на территории крепости. Владельцами подобных хранилищ были также Идель-Менах Крейнин на Родионовской и Севастьян Леймейстер на Шоссейной улицах.
После пяти лет процветания питейного промысла печать, наконец, обратила внимание на «неограниченное размножение питейных домов». В целях борьбы с пьянством последовали некоторые ограничительные меры: в 1874 году были введены правила «о раздробительной продаже крепких напитков», а в 1885-м – «об ограничении числа мест питейной продажи». Как указывал в своей работе А.Д.Бочагов, в 1884 году «во всей России кабаков оставалось лишь 96 900; из них на города приходилось 19 651, и на уезды 77 249».
Законом подробно определялся порядок торговли крепкими напитками в питейных заведениях, в том числе регламентировалось их внутреннее устройство, правила поведения продавцов и покупателей (при входе в казенную лавку последние обязаны были снимать шапку, не раскупоривать посуды с вином, не распивать в лавке вина и не курить), часы и дни работы. Так, начиная с 1908 года, в столицах и крупных городах в будние дни, кроме субботних и предпраздничных, торговля спиртными напитками осуществлялась с 7 часов утра до 20 часов вечера, а в сельской местности она завершалась в 18 часов (осенью и зимой) и 20 часов (весной и летом), в субботние и предпраздничные дни торговля заканчивалась в 18 часов в городах и в 17 часов в сельской местности, в праздничные дни (кроме воскресных и двунадесятых религиозных праздников) торговля производилась в городах с окончанием богослужения в наиболее чтимом местном храме и до 17 часов, а вне городов - с 12 часов до 3 часов пополудни, наконец, в воскресные дни, двунадесятые религиозные праздники (Крещение Господне, Сретение Господне, Благовещение, Вознесение Господне, Преображение Господне, Успение Богородицы, Рождество Пресвятой Богородицы, Рождество Христово) и во время крестных ходов торговля спиртными напитками не осуществлялась вовсе. В соответствии со ст. 571 Устава о питейном сборе продажа спирта, вина и водочных изделий производилась, за некоторыми исключениями, только на вынос в запечатанной или обандероленной посуде емкостью от 1/200 ведра…
Ручейки сливались в реку
Очевидно, что только спрос рождал остававшееся немалым предложение крепких напитков. Производство их не назовешь затухающим даже после предпринятых мер сдерживания. К 1885 году Минская губерния занимала второе после Эстляндской место в Европейской России по числу винокуренных заводов – 130 действующих. Из них 19 работали в городе на Березине и Бобруйском уезде. В Бобруйске заводы № 297 и № 442, основанные в 1869 и 1875 годах, принадлежали с 6 и 8 рабочими купцу Хонону Райцину и выработали соответственно 515 тысяч градусов и 882 тысячи градусов спирта.
Интересно, что практически все остальное винокуренное производство располагалось в южной, предполесской части уезда. В имениях Весново, Хоромцы, Заволочицы, Березовка, Шаравщизна, Паричи, Хвастовичи, Холопеничи, Стужки, Поречье, Заречье и Островчицы в 1885 году работали заводы землевладельцев Быковского, Сигизмунда Ващинского, Антонины Жилинской, Владислава Ленкевича, Николая Захарова, Ивана Пущина, наследников Лобанцова, землевладельцев Михаила Гатовского и Всеволода Пущина, капитана Федора Володько, землевладельцев Легатовича и Даниила Венцваловича. Бровары в Весново, Шаравщизне, Хвастовичах,Холопеничах, Заречье и Островчицах находились в аренде соответственно у Аузена, Рабиновича, Гриневича, Белковского, Селляка и Лейзенрата.
В средней части Бобруйщины вел свое винокуренное дело князь Витгенштейн, сдававший самый старый завод в имении Таль, основанный в 1815 году, в аренду дворянину Барановскому. И еще два завода, построенных князем Витгенштейном в 1860-е, работали в Еремичах и Уречье, причем последний находился в аренде у Янковского. Еще два бровара действовали в северо-восточной части уезда – Вацлава Есьмана в селе Кобылянка и Игнатия Забелло в имении Ольса.
В конце XIX века производство горячительных напитков расширяется и совершенствуется. По данным за 1896 год, в городе на Березине действовал один дрожже-винокуренный и солодовенно-крупяной завод Зусмана Рабиновича, перешедший в собственность от купца Райцина. В уезде такой широкой специализации не наблюдалось – все сводилось к выкурке горячего вина. К прежним хозяевам присоединились их родственники, наследники, новые владельцы. Производством питей занимались заводики и заводы, владельцами или арендаторами которых были Сигизмунд Ващинский в имении Хоромцы, Александр Гатовский в селе Холопеничи и Осип Рейтен в имении Славковичи Лясковичской волости, Антонина Жилинская в имении Заволочицы и Антон Шоманский в имении Вильча Городковской волости, Казимира Гриневская в имении Юзефово и Владислав Ипогорский-Ленкевич в селе Березовка Глусской волости, Эдуард Якс-Быковский в имении Весново Ляховичской волости, Виктор фон Гойер в Качеричах одноименной волости, Всеволод Пущин в имени Стужки и Иван Пущин в имении Паричи одноименной волости и, наконец, Агриппина Вахрамеева в селе Плесы Турковской волости. А предприимчивые Иосиф, Цезарий, Петр и Вацлав Есьманы в Кобылянке Бацевичской волости руководили целой фирмой – «Кобылянским № 90 винокуренным заводом».
Работали на таких производствах, как правило, 5-10 мужчин и один двигатель – паровой или чаще «конный». Исключение составляло предприятие Зусмана Рабиновича на бобруйской Шоссейной улице, дававшее работу 27 человекам и действовавшее 340 дней в году. В отличие от других родственных, редко дотягивавших и до половины такого срока. Так и результаты были соответствующие: если выработка хлебно-картофельного спирта составляла от 2 тысяч до 11 тысяч рублей, то объем продукции, в которую входили сухие дрожжи, спирт, солод, пшено, исчислялся более чем 50 тысячами рублями.
Никуда не денешься от… пополнения бюджета
На рубеже 1909-1910 годов в Бобруйске действовали уже винокуренные заводы № 84 и № 6, основанные соответственно в 1870 и 1897 годах, владельцами которых были пары К.К.Незабытовский и Э.И.Булгак, В.А.Поклевский-Козелл и К.К.Незабытовский. Причем первый был дрожже-винокуренной, а второй – исключительно спиртовой специализации. На первом в 1910 году выкурка в пересчете на ведра 40-градусного продукта составила 61 791 при доведенной «разверстке» в 47 938 ведер, на втором – 503 669 ведер без всяких плановых заданий. И это был абсолютный производственный рекорд в Бобруйском уезде, где коптили небо немало и других броваров.
Еще более раннее происхождение, чем бобруйский № 84, имел винокуренный завод № 97 А.А.Пашковского, основанный в 1855 году в Холопеничах на нынешней Глусчине. Ровесниками завода № 84 были и периферийные в Качеричах В.В.фон Гойера (теперь – Кировский район) и в Стужках (Светлогорский район) М.А.Пущиной, правда, по производительности они здорово уступали: первый едва достиг ожидаемого объема в 10 000 ведер, выпустив в 1910 году 10 708, а второй хоть и превзошел такое же задание более чем вдвое, но выкурил лишь 21 156 ведер, что было, конечно, далеко от бобруйских показателей. Зато образцы капиталистического труда показывали на тогдашней Бобруйщине бровары в Добосне (сегодня – Кировщина) и Бацевичах (Кличевщина) – завод № 215 произвел в тот же год 63 805, а завод № 177 – 43 511 ведер горячего вина, что значительно превысило расчетные планы. Быть может, секрет такого успеха скрывался в собственниках производств – ими были уже известные нам Э.И.Булгак и К.К.Незабытовский соответственно.
По мощности к передовикам приближался Рудобелковский (в нынешнем Октябрьском районе) завод № 167 Н.М.Иваненко, выпустивший 57 422 ведра крепкого напитка. Затем, по убывающим показателям, шли предприятия в Славковичах (Глусчина) О.С.Рейтена, Несяте (Кличевщина) И.М.Павликовского, Заболотье (Глусчина) А.И.Володько и Малинниках (сегодняшняя Бобруйщина), где владельцами были наследники В.А.Воронцова-Вельяминова. Эти наши заводы выкурили от 35,3 тысячи до почти 13 тысяч ведер популярного в народе продукта. Для сравнения: на Немировском паточно-винокуренном заводе № 94, принадлежавшем в Подольской губернии графу Строганову, произвели в 1910 году 43 943 ведра горячего вина.
Бесспорно, производительность броваров зависела от их технической оснащенности. В Бобруйске на заводе № 6 работало оборудование систем Савалля и Гильома, в глусском Заболотье – только Савалля, в Качеричах, Малинниках, Несяте, Рудобелке, Славковичах, Стужках и Холопеничах – такое же. Отдельные производства использовали также системы Дангауэра и Кайзера, Милевского и Ваберского, 2-колонные и 2-кубовые, с одной колонной и с дефлегматором, французскую и бельгийскую. Многие предприятия в начале ХХ века входили в состав Российского общества винокуренных заводчиков. В Бобруйском уезде его членами были владельцы Бацевичского, Несятского, Славковичского и Холопеничского броваров.
К слову, винокурением в Минской губернии занимались многие уважаемые и авторитетные люди. Кроме упоминавшихся уже наших К.К.Незабытовского, Э.И.Булгака, В.А.Поклевского-Козелла, в Узде, например, это был М.И.Радзивилл, в Смиловичах – Л.Л.Ванькович, в Старой Мыши под Барановичами – граф Е.П.Мусин-Пушкин, в Минске на заводе № 201 – З.Н. и Т.З.Раковщики, а на заводе № 276 – братья Любецкие и М.Я.Перельман, в Березино – граф М.А.Потоцкий…
Всего же на Минщине работали 230 винокуренных, спиртоочистительных и дрожже-винокуренных предприятий. Все они выпускали так называемое горячее вино. И лишь одна деталь помогала различить этот напиток по качеству: если вино выкуривалось из злаковых культур– хлеба, как тогда говорили, то вино было хлебное. Однако в нашем крае винокурение осуществлялось в основном из смеси картофельных и хлебных припасов. И только завод № 84 в Бобруйске производил чисто хлебное вино.
Война с врагами и градусами
В 1914 году с началом 1-й мировой войны торговля спиртными напитками была запрещена. 17 июля 1914 года последовало распоряжение о запрете продажи спиртного на время мобилизации. 22 августа 1914 года вышел новый указ императора: «Существующее воспрещение продажи спирта, вина и водочных изделий для местного потребления в империи продлить вплоть до окончания военного времени». Были закрыты или перепрофилированы сотни спиртовых заводов, в целом за время действия «сухого закона» работу на них потеряли 300 тысяч рабочих. Казна не только лишилась водочных акцизов, но ещё и была вынуждена платить компенсацию владельцам закрытых производств. Так, до 1917 года на эти цели было выделено 42 миллиона рублей.
Кроме того, «сухой закон» резко разделил общество. Уже осенью 1914 года последовало распоряжение властей «об исключительном праве продажи для ресторанов первого разряда и аристократических клубов». Разумеется, простой народ – тех же солдат, рабочих и крестьян в эти «алкогольные островки благополучия» не пускали. То есть «сухой закон», прямо говоря, предназначался только для простолюдинов. Правительство, видя, что такое распоряжение способно разжечь «классовую борьбу», пошло на попятную, и 10 октября 1914 года разрешило местным органам власти самим устанавливать порядок запрета или продажи спиртного. Первыми на эту инициативу откликнулись Петроградская и Московская городские думы, добившись полного прекращения всяких спиртных напитков. Но в целом полная продажа спиртного коснулась только 22 процентов губернских городов и половины уездных – в остальных была разрешена реализация вина крепостью до 16 градусов и пива. Продажа водки была разрешена в прифронтовой зоне – ею снабжались солдаты и офицеры.
В 1916 году казённая монополия принесла в казну всего 51 миллион рублей – около 1,5 процента бюджета. Для сравнения: в 1913 году доходы от казённой монополии на водку составили 26 процентов бюджета. Крестьянская же масса, составлявшая большинство населения страны, массово стала гнать самогон. По оценкам, его производство колебалось от 2 до 30 миллионов ведер или от 24 до 60 миллионов литров. А производство браги – самого ходового продукта в то время (самогонные аппараты были у малой доли населения) – даже и оценивать никому в голову не приходило. Естественно, крестьяне также стали утаивать хлеб от поставок государству – он нужен был для производства самогонки. В том числе и по этой причине правительство было вынуждено в декабре 1916 года ввести продразвёрстку (насильственное изъятие зерна придумали вовсе не большевики). Самогон гнали из всего, что придётся – гнилых фруктов, картошки, сахара. Эти самодельные напитки получили названия «кумышка», «сонная», «гвоздилка», «дымок», «ханжа» и тому подобные.
К лету 1916 года сахар практически пропал из оборота. Его невозможно стало найти даже в дорогих ресторанах Москвы и Петрограда… Наконец, именно 1-я мировая породила первую, страшную волну наркомании – в первую очередь в крупных городах. Уже в 1915 году греки и персы наладили поставку в Россию опия, а союзники по Антанте – кокаина…
