Год отступлений и поражений
Весной 1915 года царская армия потерпела ряд крупных поражений, в нескольких местах был прорван фронт, на передовой начался снарядный голод. В этих условиях российским командованием было принято решение отступать вглубь собственной территории. За летние месяцы была оставлена вся Польша, Галиция, значительная часть Беларуси. Сотни тысяч людей были вынуждены покинуть свои дома и двинуться на восток вместе с отступающими войсками.
В связи с беспрецедентным по объему потоком беженцев из западных регионов империи в восточные правительство Российской империи летом 1915 года распорядилось обустроить вдоль путей, по которым шли беженские обозы, так называемые «питательные пункты». На них можно было получить горячую пищу стоимостью до 20 копеек на человека (чай с сахаром и теплый хлеб), фураж для скота и медицинскую помощь.
По распоряжению начальника санитарной части фронта обустраивались также бани, прачечные, дезинфекционные камеры, чайные, лазареты, колодцы. Была выработана обширная программа санитарных мероприятий для беженцев в тылу. С отступлением русских войск от Варшавы была образована специальная комиссия во главе с генералом Быстриевским, занимавшаяся противоэпидемическими работами в местах скопления беженцев, где уже начинались вспышки холеры. Буквально лихорадочно строились бараки для уходивших от войны и заболевавших людей. Вехами на этом драматическом пути стали Брест-Литовск, Кобрин, Волковыск, Пружаны, Жодино, Орша, Борисов, Бобруйск. Забегая вперед, отметим, что за год после отхода из Варшавы было отремонтировано и построено 8 бань, 7 прачечных, 8 холерных и 9 изоляционных бараков, 11 чайных, 10 ночлежных бараков, 3 колодца, 13 питательных пунктов.
Город на Березине приютил и обогрел
К осени 1915 года Бобруйск превратился в прифронтовой тыловой город. Через него проходили как военные эшелоны на запад, так и тысячи беженцев на восток. В сентябре убегавших от молоха 1-й мировой войны в городе на Березине принимал врачебно-питательный пункт, организованный отрядом Красного Креста В.М.Пуришкевича. На довольно обширной территории с несколькими деревянными постройками были установлены большие армейские палатки-шатры. Предназначались они для приема больных, проведения амбулаторных процедур. Здесь же были установлены большие дощатые столы для приема пищи. Вся площадка находилась неподалеку от железнодорожных путей станции Бобруйск Либаво-Роменской стальной магистрали (примерно в районе сегодняшнего Молодежного бульвара). По ней и прибывали эшелоны с беженцами. Сюда же доставлялось продовольствие для обездоленных войной людей. Выдача хлеба производилась прямо из вагонов. Горячая пища готовилась сразу в 36 котлах, вкопанных в землю. Едва ли не больше было кипятильников на дровах, в которых готовили кипяток для чая. Воду подвозили на конных бочках.
Вторая площадка приема беженцев располагалась на правом берегу Березины ( в районе нынешней улицы Береговой). Именно здесь размещался в деревянном мещанском доме медицинский отряд 206-го Сальянского пехотного полка, которым было организовано оказание помощи беженцам с отдельным приемом детей-сирот. Специальный приют для них был рассчитан на 100 человек. Для беженцев работали кухня и амбулатория. С таким же набором необходимого действовал целый поселок беженцев и у железнодорожной станции Березина . В сентябре того же 1915 года было принято решение об освобождении от налогов производства и продажи «съестных припасов» при станциях железных дорог и пароходных пристанях для военнослужащих и беженцев и переселенцев из «эвакуированных местностей», чтобы хоть как-то стимулировать местных крестьян и торговцев помочь беженцам.
«Через Бобруйск следуют сотни тысяч беженцев из Холмской, Люблинской и Гродненской губерний. До Бобруйска беженцы следовали пешком и на лошадях. Узнав, что в Бобруйске началась выдача билетов для бесплатного проезда, они все начали продавать свой скот и лошадей за бесценок и громадными массами скопились в городе и его окрестностях. Число застрявших в Бобруйске беженцев доходит до 70 тысяч человек. Эвакуация беженцев из Бобруйска задерживается, однако.
Для перевозки беженцев властями предоставлены автомобили. Эти автомобили сперва отправлены в места наибольшего скопления беженцев, лежащие ближе к театру военных действий.
Столовая для беженцев в Бобруйске.
Беженцы-евреи, помещавшиеся в синагогах, выселены оттуда вследствие занятия синагог, кроме двух, на другие надобности. Занята также и еврейская дешевая столовая, вследствие чего кормление беженцев встречает значительные затруднения», – сообщала газета «Раннее утро» 16 октября 1915 года.
Между тем, из Польши, Литвы и Западной Белоруссии ушли к осени 1916 года свыше 1,3 миллиона человек. Значительная часть беженцев осталась на постоянное местожительство в Восточной Белоруссии. Только в Минской и Могилевской губерниях их насчитывалось более 500 тысяч человек.
Кем же был В.М.Пуришкевич?
При упоминании этого имени возникают, как правило, достаточно определенные ассоциации: черносотенец, убежденный монархист, ярый антисемит, думский скандалист, готовый практически на любую шокирующую выходку, человек с крайне неуравновешенной психикой. Этакий Жириновский того времени. Однако характеристика личности Пуришкевича отнюдь не исчерпывается приведенным перечнем расхожих стереотипов. Это была личность гораздо более многоплановая, неоднозначная и, без сомнения, незаурядная.
В годы 1-й мировой войны патриотический порыв проявился у Пуришкевича с такой неистовой силой, что все остальные свойственные ему страсти отошли на задний план. В жертву патриотизму Пуришкевич принес все, чем располагал: свои политические симпатии, личные предубеждения и даже славу, отказавшись на время войны от всякой политической деятельности во имя деятельного служения Отечеству на фронте.
Пункт приема беженцев в Бобруйске.
Пуришкевич самозабвенно занимался организацией санитарных поездов и связанных с ними подсобных учреждений: питательных пунктов, даровых библиотек, походных церквей. Его санитарные поезда заслуженно получили славу лучших. Пуришкевича буквально заваливали письмами с просьбами принять в свой отряд, газеты, преимущественно консервативные, пели ему дифирамбы, солдаты и офицеры искренне благодарили. Пуришкевич талантливо и самозабвенно отдавался новой для него деятельности, проявив недюжинный талант организатора.
Со свойственными ему нахрапом и энергичностью, используя на общее дело весь свой политический капитал, личную известность и общественные связи, Пуришкевич мог достать для своего поезда практически все, в чем нуждались на передовых позициях офицеры и солдаты. И если до войны имя Пуришкевича, являясь нарицательным, имело для большинства явно негативную окраску, то по ходу ее ситуация заметно менялась. Гвардии полковник Ф.В.Винберг, сам в то время находившийся на фронте, писал о Пуришкевиче следующее: «С объявлением войны Владимир Митрофанович, в горячем, как всегда у него бывает, порыве своего патриотического чувства, весь отдался своей энергичной, самоотверженной, высоко плодотворной деятельности... Он кипел как в котле, отдав весь свой крупный организаторский и административный талант, все свои силы, все помыслы святому делу войны. Я видел его питательные пункты, его поезда, где так радушно встречали его милые сестры милосердия, где так уютно угощали и давали отдохнуть и от однообразия, и от трудов походной и боевой жизни. Всюду, как офицеры, так и нижние чины, с горячей благодарностью отзывались о помощи, доставляемой Пуришкевичем и его образцовыми отрядами».
