Владимир Александрович Суровцев.
В свои почти 80 он не устает повторять: «Я благодарен жене Надежде Васильевне. Она всегда со мной рядом — и в радости, и в печали». Такими же словами вторит ему верная спутница, идущая с Владимиром Александровичем по жизни ровно 55 лет. И оба сходятся во мнении, что в молодые, зрелые годы радостей было больше, чем теперь, когда невесть откуда берутся болячки, уходят в мир иной родные и близкие. Поэтому и живет чета Суровцевых больше воспоминаниями о былом.
Владимир Александрович и Надежда Васильевна с внуком Владимиром.
Ярославские ребята
Поженились они, когда оканчивали в Ярославле институты: он — технологический, она — педагогический. Наденька была помоложе, поэтому с должным пиитетом относилась к избраннику сердца — Володя уже тогда в полном смысле был главой семьи, так как днем работал лаборантом в школе, а вечером учился на «резинового технолога». Школьные темы разговоров, конечно, сближали их в дружбе, перераставшей в любовь. Однако, когда речь зашла о создании семьи, Владимир принял решение о смене рабочего места.
Благо, друзьями его по институту были уже состоявшиеся руководители различных подразделений местного шинного завода. Они и предложили энергичному и упорному студенту должность на лучшем в стране предприятии. Конечно, заработок для молодой семьи был чрезвычайно важен, но сразу идти руководить преддипломник не мог себе позволить. Поэтому начал постигать профессию с азов, придя контролером отдела технического контроля в ремонтно-механический цех. Параллельно осваивал работу на станках, что были в нем, – сверлильном, токарном, фрезерном.
– И только через полгода начальник цеха предложил мне возглавить бригаду, а еще через 6 месяцев я стал мастером, – вспоминает ветеран. – Но чувствовал себя неловко, ведь был по сути еще пацаненок. А в подчинении были 2 смены кузнецов и 6 сварщиков. Причем мужики все солидные, некоторые фронт прошли. Тем не менее, с обязанностями возложенными справлялся…
Наверное, рассмотрел рабочую хватку и руководящую жилку в Володе начальник цеха, потому что, собравшись ехать на возведение Днепропетровского шинного завода, пригласил с собой и его с молодой женой. Обещал должность своего заместителя и решение самой острой во все времена для молодоженов жилищной проблемы. Не воспользоваться такой возможностью глава новосозданной семьи просто не мог. А приехали на место – их развели по общежитиям: Надежду в женское поселили, а Владимира в мужское. Заботливая жена и чудесная хозяйка, работая в школе, ухитрялась при этом кормить завтраками и ужинами, которые приносила в кастрюльках, мужа, сутками пропадавшего на стройке.
«Раскладушки – главная наша мебель была»
На глазах рос шинный завод в городе на Днепре, ожидалось прибавление и в семье Суровцевых. Как внимательный муж и будущий отец, Владимир Александрович решил устроить супругу поближе к себе, на завод, находившийся в состоянии пускового объекта. Пришлось учителю физики и математики покинуть школьные классы, чтобы, как окажется, навсегда связать свою жизнь с шинной промышленностью. Вот когда Надежда Васильевна убедилась в правоте старинной поговорки: куда иголочка, туда и ниточка. Стежок за стежком начали они сшивать полотно своей семейной и трудовой жизни.
В начале 1960-х на свет появился сын, в 1963-м сдали в эксплуатацию Днепропетровский шинный, вскоре родилась дочь. А тут старший брат звонит и приглашает возвращаться на Волгу, только не в ярославские верховья, а поближе к Волгограду, где сам несет службу после военной академии. Как специально, в тех местах строится новый Волжский шинный завод, и Владимир Александрович вновь не может перебороть свою тягу к новому и передовому. Надежда Васильевна уже смирилась с участью «жены офицера без погон» и, конечно, следует за мужем в очередной «гарнизон». На руках, как и положено в подобных ситуациях, только дети и минимум вещей.
Аскетичный Суровцев, подобно Суворову, не думает о жизненном комфорте, ему жаль времени на обустройство домашнего гнездышка. Сегодня он признает, что его близкие справедливо обижались на недополученное тепло, отсутствие уюта.
– Мы опять начинали если не с общежития, то с гостиницы. Первой «мебелью», которую покупали на новом месте, всегда были раскладушки, — и через столько лет в голосе собеседника не звучат укоризненные нотки. — Мы были молоды и этим компенсировались все недостатки…
Однако известно, что плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Бродили подобные мысли и в голове Владимира Александровича. Но первичны были думы о деле, а не о регалиях. И он с головой окунается в пусковые заботы на заводе, выводит на проектную мощность автокамерный цех, сам становится начальником цеха. Год пролетает, как сегодня время вулканизации одной шины. Неугомонного Суровцева назначают начальником производства, затем главным конструктором завода. И тут, будто за нарушенной желтой чертой на сегодняшней «Белшине», для него звучит звонок — молодой руководитель получает инфаркт. Первый и не последний.
С внуком Никитой, бывшим учеником кадетского класса, а ныне студентом БНТУ.
«Уважаю людей за их дела, но не за болтовню»
В 1970-м руководство всполошилось из-за состояния его здоровья и послало шинника-практика «сменить род деятельности» и пополнить багаж знаний. Другой бы погрыз в меру гранита науки и отправился бы за новым назначением. Суровцев снова принял старт как на спринтерской дистанции, финишной ленточкой на которой виделась ему кандидатская диссертация. В своем прежнем рабочем ритме сдал кандидатский минимум, начал набрасывать научную работу по наиболее близкой и понятной ему теме – «Пуск и освоение новых производств в шинной промышленности».
— И тут я узнаю, что в Нижнекамск на завод грузовых шин, гремевший на весь Союз как «предприятие будущего», требуется директор. Я, конечно, напросился, убедив начальство, что моя теория без такой практики будет мертва. Поверили и доверили, — Владимир Александрович чему-то улыбается и продолжает. — Тем более что и Наденька меня просила остепениться. Не в смысле ученой степени, а получить жилье, пустить корни…
Словом, опять снялся Суровцев с такого вожделенного для многих московского якоря, чтобы бросить его на берегу другой великой российской реки – Камы. О серьезности намерений руководителя на новом месте свидетельствовали предпринятые меры. Капитан будущего производства ехал не с пустыми руками, а если быть точным, то — с двумя полными пассажирскими вагонами. В Нижнекамск он сагитировал, пригласил, завербовал — как хотите это назовите — более 130 рабочих и специалистов с Волжского завода. Естественно, заинтересовал всех высокой зарплатой и ожидающими квартирами.
Приехали, а жилья обещанного нет. Дома в городе строятся, но до новоселий далеко. Тогда новый директор, действуя по изученной уже обстановке, идет к первому секретарю горкома партии. И предлагает баш на баш: мы силами шинников вводим 140-квартирный дом, чем поправляем городскую статистику, и заселяем в него работников завода. Договорились, и закипела работа. Шинники помогли себе сами – если не новый Новый год, то старый Новый год отметили в новых квартирах. Довольна была и Надежда Васильевна с детьми – корни было куда пускать. Да не остепенился, этакий, Владимир Александрович. Ему, видите ли, в министерстве предложили не завод – комбинат возглавить в Бобруйске, где почва благоприятнее для развития корневой системы. Шутка ли, вся Европа смотрит на предприятие, подобных которому во всем Старом Свете – как подземных переходов и в сегодняшнем городе на Березине.
Бобруйская вулканизация
Да, не знал покоритель великих рек, что неприметная по российским масштабам белорусская Березина станет для него своеобразной лужей, в которую чуть не сядет организатор шинного производства в союзных республиках. Едва не поверил в некий потемкинский образ «крупнейшего в Европе» новый генеральный, когда в 1978-м возглавил его. Колосс же шинного производства оказался на вполне глиняных ногах соцкультбыта, как тогда чаще говорили. На 50 тысяч жителей микрорайонов, построенных для шинников, было по паре детсадиков и школ, и ни одной больницы, кинотеатра или клуба. Пошел было по известной дороге в местные руководящие партийные и советские органы, но там, посочувствовав, указали на рамки принятых бюджетов и планов развития.
Зато не прошло и полгода, а Владимиру Суровцеву предоставили слово на трибуне высокого совещания в ЦК партии. Не готов был и не готовился выступить новый в Белоруссии руководитель. Однако задел за живое чуть ли не пионерский рапорт предыдущего оратора, доложившего о «четкой работе стальной магистрали по своевременной перевозке миллионов тонн народнохозяйственных грузов». И это в то время, как «Бобруйскшина» вместо заказанных десятков вагонов довольствуется единицами. Вышел за трибуну, и немножко из себя, бобруйский руководитель и врезал, невзирая на лица. Причем, не все высокие лица еще знал и потому врезал правду-матку, как бурлак с Волги. Зал откликнулся бурными аплодисментами, а президиум зашумел сурово, словно брянский лес в годы Второй мировой войны.
– Остановили мой праведный, как мне казалось, гнев одним распространенным в те времена вопросом: «Вы что, нас учить работать приехали с Урала?». Такая трактовка географии нашей страны несколько развеселила меня внутренне, но не успокоила. И точно, вскоре на нашем шинном появился тот самый секретарь ЦК, считавший, что Урал начинается перед одноименными горами. Надев сапоги и робу, предложил спецодежду и гостю, пожелавшему посмотреть производство. Тот вежливо, но твердо отказался, дав понять, что и здесь его учить не надо. Что было делать, пошли в цеха. Идя по слою сажи, естественно, мы поднимали облака пыли, черным пеплом оседавшие на манжеты и воротник белой сорочки,.. – Владимир Александрович внезапно смолкает и машет рукой…
Пауза затянулась, потому что собеседник кладет в это время таблетку под язык и, не запивая водой, долго рассасывает ее. Я пытаюсь осмыслить все услышанное. С какими результатами для себя, для города, страны пришел 3-й генеральный директор знаменитого шинного комбината? С одной стороны инфаркты и инсульты, инвалидность и трагедия потерь близких. С другой – блистающие огнями микрорайоны, Бобруйская центральная больница, школы и детские учреждения, гостиница «Юбилейная», Дворец искусств, жизнь которым дали благодаря настырности, обостренным чувствам неравнодушности и справедливости Владимира Суровцева. Что же в итоге? Жил и работал плохо для себя и хорошо для других? Так бывает, но редко. Чаще наоборот. Добиться равновесия, гармонии – в этом и заключается, наверное, искусство человеческой жизни.
Как бы прочитав мои мысли, Владимир Александрович словно продолжил их.
— Я ведь знаю, что у меня сложный характер. Со мной таким только одна моя Надежда Васильевна и могла совладать, — разговор ветерана обретает вдруг окающий характер, что выдает в нем волжанина — костромича, ярославца. — А порой я сам с собой не мог справиться, крут был и горяч. Пусть учтут это внуки и живут правильнее. Не хочу, чтобы в наследство им достались грабли, на которые приходилось наступать нам.
