Заводской гудок по утрам протяжно и настойчиво собирал жителей поселка на работу. Было в этом звуке что-то жалобное, как боль души, как нехорошее предчувствие. Почти все в поселке в 50-70 годы работали на стекольном заводе «Коминтерн», и до вечера улицы пустели. Только куры бродили вдоль заборов, склевывая пробившуюся между досок траву, да ребятишки, специально загребая босыми ногами песок, поднимали пыль.
Вообще-то, это был рабочий поселок Глуша — моя малая родина, но жители окрестных деревень называли его заводом.
— Ты куда, Иван, собрался? — спрашивал сосед соседа.
— Схожу в завод за хлебом.
И было понятно, куда он пойдет.
Казалось, все здесь было заводским: и магазины, и больница, и клуб, и даже средняя школа почему-то называлась «Коминтерновской».
И без того утопающий в зелени поселок был окружен плотной стеной леса. Как я любила этот лес! Высокие старые сосны вперемешку с молодняком чем-то напоминали воспитателей с детьми на прогулке. А при ветреной погоде качающиеся верхушки старых сосен как бы напутствовали о чем-то молодняк.
Излюбленным местом наших игр и развлечений было болото в конце Лесной улицы. Холодную влажную тропинку, ведущую к нему, покрывали корни деревьев, а по обе стороны плотным ковром расстилался серебристо-зеленоватый мех, из которого кое-где торчали тонкие пеньки. Что-то сказочное было в этом пейзаже, и всегда казалось, что вот-вот из-за ближайших деревьев выйдут Леший и Кикимора.
Часто случалось, что мы пропадали на болоте целый день, с небольшим перерывом на обед, а то и вообще разжигали костер и жарили сало, пекли картошку, не возвращаясь домой до вечера. Зимой, когда вода замерзала, болото превращалось в отличный каток, и ребята из всего поселка приходили играть в хоккей или просто покататься. У нас с братом были одни коньки на двоих, которые привязывались к валенкам, и мы катались по очереди.
Из первой двухэтажки в поселке наша семья переселилась на Лесную улицу летом, в еще недостроенный дом. Почему родители приняли такое поспешное решение? Скорее всего, им, выходцам из деревень, не пришлась по душе общаговская жизнь.
Старая Глуша. Заводской клуб был единственным местом развлечения для жителей поселка.
* * *
Я была совсем маленькой, но помню этот переезд. Отец взял лошадь на заводе, где работал, и перевозил пожитки. Чтобы мы с братом не баловались, сидя на «горе» из вещей, мама дала нам по кульку пряников.
Кровати поставили прямо на земляной пол. Оконных рам еще не было, и на ночь занавешивали покрывалами. Русская печка, как толстая хозяйка, занимала большую часть дома, но мы с братом любили ее и все холодное время года проводили там. На печи мы ели, рисовали, лепили, таскали туда кур, и самое удивительное, что им это нравилось. Расслабившись от тепла и сытной еды, они, закрыв глаза, томно дремали, и это приводило нас в восторг. Мама нас, конечно, ругала, но чем бы дитя ни тешилось, когда мало игрушек.
Игрушек было действительно мало, зато мы очень рано учились делать их сами. Мальчишки выстругивали из деревяшек оружие, потом красили. У моего брата был целый арсенал таких автоматов, шпаг, шашек.
Меня бабушка научила шить, и я для своей единственной куклы Наташи, подаренной богатой родственницей из Минска, смастерила целый гардероб.
А еще по поселку в определенные дни ездил старьевщик, и все его очень ждали. У старьевщика за ветошь и куриные яйца можно было купить «дефицит», например, клеенку для стола, отрез ткани, глиняные свистульки, леденцы-петушки. Свистульки и леденцы нам мама тоже покупала, и это было праздником.
Однажды, когда мы были постарше, отец привез нам из Минска фильмоскоп с набором диафильмов. Телевизоров тогда ни у кого на нашей улице не было, а кино в клубе крутили только по выходным, и это очень выручало. Мы с братом сделали домашний кинотеатр. На столбах вывешивали афиши о предстоящем сеансе, и детвора собиралась по вечерам у нас дома. Хотели сделать билеты по пять копеек, чтобы на вырученные деньги покупать мороженое, но отец-коммунист пресек на корню эту мысль о коммерческой деятельности.
Старая Глуша. Почти все в поселке в 50-70 годы работали на стекольном заводе «Коминтерн».
* * *
Уникальность нашей улице придавала пожилая чета соседей. Они были по национальности русскими, но приехали из Молдавии, и у нас их стали называть молдаванами. Это были очень светлые, добрые и трудолюбивые люди. Чтобы помочь детям строить дом, молдаване разбили парники и выращивали ранние овощи на продажу. Для нас это было диковинным, потому что никто в то время в поселке парниками не занимался. Бабка-молдаванка никогда не забывала угощать нас первым урожаем помидор и огурцов, а дед — всех желающих поить домашним яблочным вином. Когда хозяин был навеселе, то надевал молдаванскую папаху и развлекал соседей национальными танцами.
Но однажды случилась беда. Нет, слава богу, никто не умер. Но в начале июня старики высадили около двух тысяч саженцев помидор в открытый грунт, а ночью случились заморозки, и вся рассада погибла. Я помню, как дедуля, упав на колени и закрыв лицо руками, рыдал, а обожаемый мною их пес Шарик сидел рядом и скулил. Это было трагедией и для всей нашей улицы.
* * *
В то время у нас в поселке была своя хлебопекарня. Она находилась совсем недалеко от нашего дома. Я никогда не забуду аромат того, настоящего хлеба. Когда телега с хлебной будкой ехала по улице, было без всякой рекламы понятно, что в ней везут. Иногда мы с друзьями бегали на пекарню и просили у работниц горячий хлеб. Они давали нам по корке черного хлеба, политой подсолнечным маслом, и это блюдо осталось на всю жизнь моей самой любимой едой.
Но однажды пекарню закрыли, и хлеб стали привозить из города. А потом, в «кукурузные времена», его продавали по талонам, и это был уже не хлеб. В шутку такой хлеб называли «кирзовым». Я помню, как ходила по утрам занимать очередь за этим хлебом, и, зажав в потной ладошке талоны, страшно боялась их потерять.
Старая Глуша. Мой отец, когда работал на заводе столяром, делал возле клубной ограды афишный стенд.
* * *
Единственным местом развлечений у жителей поселка был клуб. Просторное деревянное здание с наличниками, украшенными резными серпом и молотом, большая красная звезда над входом, и плакат со словами «Под знаменем марксизма-ленинизма, под руководством коммунистической партии — вперед к победе коммунизма» придавали учреждению особую торжественность.
Клуб тоже был «заводским». Здесь обсуждались успехи и проблемы предприятия, награждались передовики производства, даже Дед Мороз на новогодние праздники был командирован от завода. Однажды возле елки на новогоднем утреннике я читала стихотворение, и Дед Мороз предложил мне из его короба взять любые сладости. Я без стеснения, под общий смех присутствующих забрала все вафли, потому что очень их любила.
Завод всегда помогал клубу. Я помню, как мой отец, когда работал на заводе столяром, делал возле клубной ограды афишный стенд, и это вызывало у меня гордость.
Поход в клуб всегда был праздником. Мы надевали сандалии, предназначенные для особого случая, потому что в будни, летом все дети на нашей улице ходили босиком. На деньги, вырученные от сдачи собранных бутылок, мы шли в кино.
* * *
Детская память каждого человека хранит воспоминания о школьных годах, где было столько веселого, интересного, иногда, правда и печального. Мне очень хотелось поскорее пойти в школу, и я завидовала брату, который уже учился. Все уроки, даже математику, он почему-то делал вслух, а я внимательно прислушивалась к этому процессу.
— Два, дадать тры, адтрымаецца пять, — громко и с достоинством поглядывая на меня, декламировал он, и я, подражая ему, превращала каждый укромный уголок дома в школу. Расстелив на полу газету, стремительно переписывала из нее в тетрадь печатные буквы. Так научилась писать и читать.
Нас тогда родители не водили в первый класс за ручку, мы в школу шли сами или со старшими братьями и сестрами. Меня тоже привел брат. Я помню, как он довел меня до высоких коричневых дверей с белым ромбиком, указывающим, что это 1 «Б» класс, и умчался к своим одноклассникам. Я не знала никого из присутствующих детей, и мне стало страшно и одиноко. Но скоро пришла наша первая учительница, добрейшей души человек, улыбнулась, приветливо поздоровалась, и с этого дня школа для меня стала вторым домом, где мне всегда было интересно и уютно.
В то время в поселке был детский дом. Несколько детдомовцев учились в нашем классе. Родители нам давали по десять копеек на буфет, где продавались только кисель за три копейки. Не помню, кто из ребят придумал игру со сдачей. Желающий участвовать должен был выпить глоток чернила из чернильницы, а за это получал одну копейку и т.д. Желающих среди поселковых детей не оказалось, зато детдомовцы на этом зарабатывали. Когда участник игры выпивал чернила, и его рот приобретал синий цвет, как у покойника, это вызывало дружный смех. Дети всегда безжалостны по отношению к более слабым и бедным, но все равно сейчас про эту игру вспоминать стыдно. Где сейчас эти ребята, как сложилась их судьба?
Уже давно нет нашей деревянной школы. Нет и клуба. Их место заняли новые современные, кирпичные здания. В начале 1990-х был закрыт и завод. И лишь холодная одинокая, тоскливо смотрящая в небо заводская труба напоминает о его некогда активной работе…
Валентина СТРЕЛКОВСКАЯ (Вишневер), читатель «Вечерки»
Фото из архива автора и Александра ЧУГУЕВА
