Сегодня эта важная городская артерия бессильно упирается в бывший военный городок Киселевичи. Однако в прошлом улица имела продолжение далеко за городской чертой. Петляя по окрестным лесам, пересекая ручьи, минуя хутора и слободки, извилистая дорога уводила путника к деревням Барановичи и Осов, а оттуда еще дальше — к Корытному и Осиповичам. А это полсотни верст!
Мне захотелось пройти насколько возможно далеко по этой исторической траектории, обозревая (а иногда преодолевая) современный ландшафт. То есть совершить путешествие одновременно в нескольких временных плоскостях, не отрываясь от почвы действительности.
* * *
Прежде, чем отправиться в путь, нелишне вспомнить, что в XIX веке улица именовалась 2-й Слуцкой. Но откуда взялось это название? И где 1-я Слуцкая? Ответ находим в истории Бобруйской крепости.
В начале XIX века перед началом фортификационных работ всех мещан (около 2500 душ) принудительно выселили со старого городища на расстояние полторы версты от возводимой цитадели, выдав минимальные кредиты на обустройство. Новые предместья на немецкий манер назвали форштадтами (vor Stadt), что буквально значит «перед городом».
Всего образовалось четыре форштадта: Минский (вдоль дороги на Минск), Слуцкий (вдоль дороги на Слуцк), Паричский (в районе хутора Ломы) и Березинский (за рекой Бобруйкой). Минский и Слуцкий форштадты постепенно слились воедино и образовали радиально-кольцевую сеть улиц центральной части города, которую мы наблюдаем теперь.
Паричский форштадт расформировали, а Березинский, всегда стоявший немного обособленно, единственный сохранился до наших дней вместе с деревенским укладом и историческим названием.
Так что обе Слуцкие улицы наследуют свои имена от Слуцкого форштадта, где они и возникли. 1-я Слуцкая также сохранилась, и всем бобруйчанам она хорошо знакома. Еще бы! Ведь именно туда по базарным дням из окрестных деревень съезжались крестьянские подводы с товарами. За двести лет торговая площадь никуда не исчезла, разве что обросла магазинами да павильонами. Речь, конечно, идет о нынешней Дзержинке.
* * *
Начинаю свой маршрут, как водится, «от печки», точнее от того места, где 2-я Слуцкая берет начало. А это в самом сердце Бобруйска, ровнехонько между IV и V бастионами Бобруйской крепости.
Острый нос равелина с двухэтажным редюитом, притаившимся в горже, грозно взирает на непрошенных гостей. Но с противоположной стороны он напоминает стрелку компаса, указывающую начало длинного пути.
Вопреки историческому антуражу, полчищ туристов не наблюдается. Да и обычные прохожие в этом месте редки. Только пыльный ветер, разбитый асфальт, провода ЛЭП, да остов недостроенного корпуса трикотажной фабрики. Картина в целом безрадостная.
Улица сбегает вниз, слегка петляя между серых домов частного сектора. Стараюсь представить, что тут было сто лет назад. Составители библиографического указателя «Знакомые улицы, забытые названия» пишут, что «между Скобелевской улицей и железнодорожным полотном Либаво-Роменской дороги был разбит Быков сад — по фамилии зажиточного бобруйчанина».
По карте-верстовке получается ровно наоборот — по левой стороне ближе к «железке» нарисованы несколько отдельных домов с подворьями, а по правой — сплошные яблоневые сады.
* * *
В этом месте я нажму педаль газа машины времени и перемещусь в период первой советской пятилетки. Именно тогда, в 1929 году, на месте садов появились цеха ткацко-чулочной артели имени Крупской. В артели работало 180 человек, в том числе 147 рабочих.
Незадолго до распада СССР Бобруйская трикотажная фабрика приросла новыми корпусами и приобрела нынешний вид. Для расширения производства были снесены дома по четной стороне улицы Первомайской и часть домов на улице Крупской.
О событиях того времени вспоминает комментатор сайта wikimapia: «Мы, детвора Крупской улицы, с досадой наблюдали как вырубали сады и сносили дома, как тракторы и экскаваторы /…/ месяц за месяцем приближались к нашей территории. Что мы только не предпринимали — замазывали пометки на столбах после геодезистов, засовывали картошку в выхлопные трубы экскаваторов и тракторов — ничего не помогло. Снесли наши дома, перерыли нашу песочную улицу…»
Всем переселенцам дали квартиры на Даманском, «где были пустыри, бетон и пыль с ветром» и выделили денежную компенсацию около двух тысяч советских рублей, что было внушительной суммой по тем временам.
* * *
Мимо двухэтажного барака цвета завядшего салата, выхожу на перекресток с улицей Урицкого (Полигонной). Здесь 2-я Слуцкая странным образом изгибается, словно искривляется само пространство-время. А ведь так и есть! Именно в этой точке сменяются эпохи, отсюда начинается период ее расцвета и меняется название.
До самого конца XIX века, Слуцкий форштадт, как и весь город, оставался деревянным. Связано это было с государственным запретом на строительство каменных зданий вблизи крепости, которые могли быть использованы противником при штурме как огневые укрепления.
Но к 1879 году Бобруйская цитадель уже утратила свое стратегическое значение, и городская дума ходатайствовала о разрешении строить каменные дома. В 1880 году в Бобруйске было 8 каменных домов и 1982 деревянных, а население составляло 34336 жителей (из них 20669 евреев). Город переживал бурный расцвет частного предпринимательства и торговли.
В 1897 году на перекрестке 2-й Слуцкой и Ольховской (Чонгарской) влиятельный землевладелец, лесопромышленник-миллионер Кароль Станислав Незабытовский построил из кирпича трехэтажную гостиницу.
«Березина и Европейская» долгое время оставалась самым фешенебельным зданием в городе. Здесь размещался гранд-ресторан «Европа» с ложами, летним садом, винным погребом, оркестром и кабинетами, а также почтово-телеграфная контора и туристическое агентство. «Ой, вэй! Париж, чистый Париж!» – восхищенно цокали языками бобруйчане.
Спустя 125 лет прохожие стараются поскорее миновать это место, не поднимая головы. Стыдно, больно, обидно. Бывшая гостиница зияет пустыми глазницами окон, провалившимися перекрытиями этажей и кучами битого кирпича внутри. Сегодня она напоминает гнилой зуб в центре города — терпеть нет сил, а удалить боязно.
Так и оставался бы Бобруйск деревянным, если бы не большой пожар, случившийся утром 19 апреля 1902 года. Начался он предположительно от станции Березина на Либаво-Роменской железной дороге. За несколько часов огнем была уничтожена большая часть Слуцкого форштадта: около тысячи домов, рынок, банки, 15 синагог, еврейская больница, городская библиотека… Сгоревшее имущество оценивалось в 7 миллионов рублей.
Но нет худа без добра. После разрушительных пожаров было принято решение о строительстве на Базарной площади и в 29 прилегающих к ней кварталах исключительно каменных зданий, а также учрежден «Комитет помощи для погорельцев» во главе с предводителем дворянства Кологривовым.
Так появился тот Бобруйск, который мы знаем. А 2-я Слуцкая вскоре стала называться Скобелевской — в честь генерал-адъютанта М. Д. Скобелева, героя русско-турецкой войны 1877-1878 годов.
На Скобелевской располагался механический котельный и литейный завод «Эдуарда Ляндсберга и К°», где ремонтировали автомобили и паровые котлы; действовала типолитография Якова Гинзбурга, при ней — писчебумажный, книжный магазины с еврейской литературой. В частную прогимназию Ханны Лазаревой в деревянном доме на Скобелевской приходили учиться еврейские девочки, а среди них — восьмилетняя Рахель Каценельсон, будущая жена третьего президента Израиля Залмана Шазара и видный деятель сионистского движения.
* * *
Сегодняшняя Скобелевская все так же многоголоса и суетлива. Посреди бывшего Слуцкого форштадта в окружении смуглых торговцев натертый до блеска сияет бронзовый бобр. Он только для виду изображает памятник, а на самом деле смотрит за порядком, словно провинциальный криминальный авторитет.
На прежнем месте шумит базар, денежные знаки исправно перетекают из худых кошельков в более пухлые. Будучи пролетарской по форме и рыночной по содержанию, Скобелевская в новое время сменила таблички и стала называться улицей Карла Маркса, органично приняв имя автора теории прибавочной стоимости.
С каждой витрины, с каждого фасада, с каждой двери здесь наперебой вопиют разнокалиберные вывески и таблички: «стройматериалы, памятники, ритуальные венки и корзины, карнизы, жалюзи, обои, потолочная плитка, рулонные шторы, саморезы, герметик…» Прямо не улица, а пародия на уездный город N из «Двенадцати стульев»! Может и здесь жители рождаются лишь затем, чтобы сделать ремонт, поклеить обои, повесить шторы и сразу же умереть в этом благолепии?
С остротой самореза в мозг вонзается «Кафе Арбатъ» — непременно с «ером» на конце и фальш-фасадом в стиле русской избы. Откуда это примитивное, карикатурное представление о «русской старине», да еще на еврейской улице, которая сама по себе музей? Здесь каждый кирпич можно заворачивать в пергамент и отсылать за океан как антиквариат, а вы его под штукатурку и пластик!
Чем дальше от центра, тем тише становится Скобелевская. С домов слезает дешевый провинциальный лоск и проступает вековое естество. Серые бревенчатые постройки застенчиво прячутся в кудрях сиреней. Коты в окнах с резными наличниками с интересом разглядывают случайных прохожих. По-свойски пахнет наколотыми дровами и дымом из печки. В этой части улицы машина времени явно забуксовала.
* * *
От Пушкинской начинается заметный спуск под горку. Здесь можно буквально ощутить, что значит перемещаться вниз по улице. В плоском, как кусок мацы, Бобруйске таких мест не много.
Всякий образованный читатель, без сомнения, уже догадался, что первая часть заголовка этой статьи отсылает к названию книги «Вниз по Шоссейной» Абрама Рабкина. И это не просто фигура речи. Похоже, вместе с незабвенным земляком мы имеем в виду одно и то же место.
Ручей Днепрец пересекает Скобелевскую и Шоссейную примерно в районе бывшего таксопарка, а самое низкое место на обеих улицах естественным образом указывает на расположение его русла. Вот только увидеть ручей не получится. Уже давно Днепрец течет в бетонной трубе и только у слияния с Бобруйкой ненадолго выныривает на поверхность.
А еще Днепрец обозначает незримую границу старого Бобруйска. В начале XX века улицей Инвалидной (Энгельса) заканчивалась регулярная городская застройка былых форштадтов.
* * *
Практически на берегу ручья в 1905 (?) году была построена общественная баня. Ее расположение на магистральной улице у водного источника было оправданным стратегически и выгодным экономически. С тех пор как минимум пять поколений бобруйчан удовлетворяли здесь свои гигиенические потребности.
Баня №1 коммунального предприятия «Теплоэнергетика» исправно функционирует и сейчас. По отзывам посетителей здесь лучший пар в городе, хоть приверженцы двух других помывочных учреждений наверняка с этим поспорят.
Рядом с баней на пригорке незадолго до войны возвели школу. Симметричный фасад с широким карнизом и фальш-колоннами и сегодня смотрится торжественно, особенно погожим весенним днем. На карнизе — дата постройки, 1936 год. Школьный звонок и щебет детских голосов периодически пробуждают дремлющую улицу от летаргического сна.
* * *
До самого переезда тянется унылый частный сектор. Лишь место пересечения с железной дорогой способно отвлечь от раздумий и даже слегка запутать: здесь сходятся под острыми углами улицы Железнодорожная и К.Маркса, так что сразу не поймешь, где продолжается последняя.
На помощь приходит Степан Николаевич Халтурин. С барельефа на фасаде бывшей фабрики имени себя (ныне ЗАО «Пинскдрев-Бобруйск») хрестоматийный революционер взирает на растерянного путника и взглядом указывает правильное направление.
Промышленный кластер на другой стороне железнодорожных путей в районе пересечения с улицей Новошоссейной интересен своей историей. Его застройка, судя по всему началась в 1896 году с казенного винного склада, ставшего в советское время заводом виноградных напитков.
Кирпичные цифры на главном фасаде (1946) вводят в заблуждение, но при внимательном рассмотрении видны грубые правки, относящиеся к послевоенному периоду. Под цифрами можно прочитать девиз сообщества виноградарей Vinitus Unitis.
Успешное предприятие, поившее бобруйчан кахетинскими портвейнами и коньяками, пережило революцию, восстало из пепла войны, нарастило жирок в социалистической экономике, но не смогло устоять под порывами рыночных ветров. Сегодня бывший винзавод — просто груда развалин, где заезжие киношники снимают сцены военной разрухи.
Рядом на Новошоссейной в 1898 был основан завод Свенторжицкого и Сметюшевского. Первоначально мастерские выпускали баки для винокурен, паровые котлы для маслобойных и крахмальных заводов. После революции завод перешел на выпуск машин для молодой советской промышленности и в 1932 году стал называться машиностроительным.
Предприятие было полностью разрушено во время Великой Отечественной и восстанавливалось до 50-х годов. Завод последовательно носил имена И. В. Сталина и В. И. Ленина. С этим предприятием непосредственно связана биография моей семьи.
* * *
Упомянутые предприятия оказали решающее влияние на городскую географию. Так, улица Новошоссейная некогда напрямую соединяла станцию Бобруйск и улицу Шоссейную (Бахарова) в районе теперешнего «Красного пищевика». Связь двух улиц прослеживается даже в их названиях.
Сейчас от Новошоссейной остался лишь короткий отрезок за путями в районе вокзала, а ближе к ул. Бахарова Новошоссейная проложена заново и выходит к бывшему маслобойному заводу купца Виленского (1898). Большая часть прежней улицы поглощена промзоной.
В какой-то момент я спонтанно решил отклониться от прямого маршрута по К. Маркса и пройти по сохранившемуся отрезку Новошоссейной — чтобы отдать ей дань уважения.
На некогда проезжей улице давно царит тишина. Покой горстки домов оберегает бетонный забор, отделяющий улицу от железной дороги. Прямо над серыми плитами в паутине проводов парят желтые буквы над вокзалом «Бобруйск», чуть дальше их дополняют белые: «город для жизни». В объективе фотоаппарата это выглядит иронично.
— А что это вы тут фотографируете? — окликает меня в спину небритый мужчина в калитке. По интонации понятно, к чужакам здесь относятся подозрительно. Я часто сталкиваюсь с любопытством, но всякий раз подобный вопрос ставит меня в тупик. Отвечаю, как принято в Бобруйске, вопросом на вопрос:
— А вы с какой целью интересуетесь, уважаемый?
Уважения в этой фразе, конечно, чуть. Так с холодной вежливостью общаются милиционеры. От «уважаемый» до настойчивого «пройдемте» один шаг. Но мужчина не тушуется, понимает, что он тут полноправный хозяин:
— Конечно, я должен спросить. Мало ли кто тут ходит. Времена нынче такие. Сейчас вот позвоню, куда следует!
Куда следует звонить в подобных случаях, я предпочел не уточнять. А вот про времена осведомился. Мужчина обвинил во всех бедах современности «проклятую Америку», затем выдохнул и рассказал, что вообще-то он пенсионер, а раньше работал в транспортном цеху завода Ленина. Живет в доме на Новошоссейной с 60-х годов, но когда она была сквозной и проезжей, не помнит. На том и разошлись.
Я побрел вперед мимо ворот бакалейной базы, свернул на улицу Товарную и вскоре снова оказался на К.Маркса — у путепровода на Крылова и нового магазина с киношным названием «Санта&Кэш».
* * *
Сейчас сложно представить, но в этом месте заканчивался город еще относительно недавно. Дальше располагались лишь хутора и слободки. На большом пространстве, очерченном дугой железнодорожной ветки, вольготно простирался хутор Копцы.
Происхождение этого названия мне не известно. Возможно, в городской топонимике таким образом оставили след располагавшиеся в этом месте особые межевые знаки в виде курганов со столбом.
В наши дни Копцы — район усадебной застройки. На улицах Седова, целой горсти Луговых и Путейских практически ничто не напоминает глухую окраину, да и само название хутора сохранилось лишь в памяти старожилов. Чтобы прояснить ситуацию, снова сворачиваю с маршрута и углубляюсь в историю.
Во 2-м Путейском переулке мужчина рассказывает, что в его детстве в 60-х годах в Копцах было всего несколько отдельно стоящих домовладений, а основную площадь занимали яблоневые сады. По его словам на месте садов сейчас располагается средняя школа №29.
С мужчиной заочно спорит жительница улицы Седова 1944 года рождения. Не было никаких садов, а только одно сплошное болото! Чтобы поставить фундамент, приходилось подсыпать грунт. Строились здесь разные люди — и белорусы, и кацапы-староверы. Шел процесс не быстро, и во времена ее молодости было не более десятка домов.
* * *
Улица К. Маркса идет дальше и за нарядными сине-белыми корпусами «Бабушкиной крынки» взбирается на путепровод над рельсами. Эта железнодорожная ветка когда-то тянулась от Бобруйска до станции Старушки на линии Лунинец — Калинковичи, что на Полесье. Сейчас поездом можно доехать только до Рабкора.
За путепроводом улица К. Маркса формально заканчивается, упирается в кирпичные стены гаражного кооператива. Вроде бы тупик, конец? Но не тут-то было! На старой карте дорога продолжается дальше, а значит продолжается и мой поход. Ведь именно такова его цель — пройти насквозь.
Сразу за светофором обнаруживаю утоптанную тропинку, которая ведет вдоль белой бетонной ограды, а затем через пустырь — точно, как нарисовано на карте. Остается удивляться, как историческая память прорастает в повседневных привычках людей, в маршрутах их передвижений.
Тропинка выходит на улицу Горелика в микрорайоне Киселевичи. О военном прошлом этого места напоминает танк Т-34 на постаменте и стела в память о боевом пути 193-й Днепровской танковой дивизии.
Под соснами иду дальше вдоль детского сада и средней школы №21, попутно отмечаю, что современная улица почти точно повторяет траекторию старой дороги. Только за школьным стадионом приходится слегка обходить через лес. Но вскоре я вновь шествую вдоль заброшенных казарм войсковой части 18559.
За гостинично-развлекательным комплексом «Тимьян» идет активное строительство. Старые казармы подвергают реновации и превращают в жилые дома. Один из них, выкрашенный в нарядные цвета, стоит в окружении сосен и снаружи напоминает общежитие или учебный корпус из-за огромного количества окон.
Это последнее жилое строение на моем пути. Дальше за разбитым асфальтом 2-й Широкой улицы заканчивается и современный Бобруйск. А моя дорога уходит дальше.
* * *
Теперь она уже мало похожа на городскую улицу. Извилистая в ухабах и лужах грунтовка петляет по узкой насыпи между заболоченной низиной и распаханным полем «Совхоза Киселевичи». Примечательно, что на карте-верстовке 20-х годов XX века он обозначен как «Свх. Культура».
Весенняя пастораль вполне могла бы доставить удовольствие, если бы не горы мусора по берегам ручья прямо под живописными вётлами. Допотопные кинескопы, пластмассовые ведра и пластиковые бутылки, детали обшивки автомобилей… В общем, такая себе культура.
Миную симпатичное треугольное озерцо у северной границы поселка Юбилейный и через пятьсот метров оказываюсь у приземистых ангаров бывшего танкового полигона. Справа за редкими соснами спрятаны сектора огневого стрельбища. Хоть все это в прошлом, лес до сих пор наполнен зловещей тишиной. Даже в яркий солнечный день становится не по себе. Ускоряю шаг.
Я решил дойти до места, где на карте столетней давности обозначены постройки хутора Семков. Разумеется, никакого хутора давно нет, а его расположение сохранилось только на картах. Но благодаря современным технологиям я все же могу там побывать. Старую верстовку я скачал в смартфон и использую с системой GPS-навигации.
Я вышел к ручью Семков и продолговатому озеру в его русле, где мой маршрут обрел красивое завершение. Сайт wikimapia утверждал, что это бывший песчаный карьер «Киселевичи», но вблизи ничто не выдавало его искусственное происхождение.
Идиллическую картину дополнял упитанный белый лебедь на озерной глади. При моем приближении птица не только не насторожилась, но напротив, смело направилась к берегу в надежде на угощение. К сожалению, угостить лебедя было нечем. Да и сам я уже давно проголодался.
Я обошел водоем по кругу и обнаружил симпатичный мостик из сосновых жердей с перилом, по которому с берега на берег деловито шествовал целый муравьиный караван. Дорога уходила дальше в лес и манила за собой в тенистую чащобу. Но позади было уже 13 километров пути от центра города, и мне еще предстояло долгое возвращение домой.
