Михаил Сергеевич Кузьмич у себя на даче.
С активистом молодежной работы 1950-60-х годов, гремевшего на весь Советский Союз директором поочередно нескольких кожкомбинатов, автором самобытной поэмы «Дзед Базыль» и автобиографической прозы Михаилом Сергеевичем Кузьмичом мы встретились в октябрьском дачном саду, где хозяин выращивает не только яблоки и груши, черешню и вишню, картофель и свеклу, но кое-что и поинтереснее. Например, рапс для первого весеннего медосбора пчел, живущих в ульях, сделанных своими руками; тыкву-горлянку для собственного диетического стола; малину, ягодами которой мы угостились прямо с куста даже после первых осенних заморозков.
При Польше били линейкой по рукам
— Родился я в 1934 году в Любаничах Кореличского района, который к тому времени был в составе Польши, — вспоминает Михаил Сергеевич. — Впечатления от того периода жизни остались такие — весь ее уклад основывался на частной форме собственности, но не все ею могли похвастать. Поэтому хорошо помню, как в сентябре 1939 года земляки встречали воинов Красной Армии — как настоящих освободителей.
В советской школе, уже накануне войны, запомнилась первая учительница София Антоновна Писарева. Главное отличие той школы от польской было в том, что в ней не били линейкой по рукам учеников. Советская власть многим понравилась, так как в магазине появились невиданные нами до того конфеты, взрослые покупали бутылки с незнакомыми наклейками «Дубняк». Но буквально через одну зиму начали создавать в нашей деревне колхоз. Ломали сложившийся уклад по живому: 72 хаты были в Любаничах, а в коллективное хозяйство вступили только 12 человек и мой отец среди них.
Я тоже пас коров, лошадей. И подмечал перегибы: животные членов колхоза паслись по хорошей траве, а поголовье остальных 60 хозяев толклось на ограниченном и выбитом копытами пастбище… Однако в целом детские воспоминания остаются светлыми.
Война для нас началась неожиданно, так как ни радио, ни газет в деревне не было. Просто в нее вошли военные в ненашей форме. А в августе 1941 года уже начались расстрелы. Среди первых погибших были и два моих дяди. Думаю, что уничтожили их по доносам тех, кто в свое время пострадал от советской власти. По 3-4 человека уводили ежедневно оккупанты. Но деревню нашу не спалили. Считаю, что благодаря и моей бабушке, накрывшей своим телом пытавшегося открыть огонь по немцам солдатика-красноармейца, из тех, что отступали тогда от границы.
После освобождения от оккупантов я пошел в пятый класс нашей школы. До того никаких пионерских организаций в ней не было, поэтому в восьмом классе меня сразу приняли в комсомол. Помню, что некоторые в деревне говорили тогда: «А если опять придут немцы? Тебя точно расстреляют первого». Мне же нравилось в организации, где у меня появились общественные поручения, обязанности.
Когда поступил в институт народного хозяйства, активность моя не уменьшилась. Меня вновь избрали комсомольским вожаком, даже в институтском бюро состоял.
Был им дан приказ «На запад!»
— Институт я окончил с одной четверкой, был в числе первых распределявшихся на работу. Нас направили в Гродно, на хорошие должности и зарплаты в облфинотдел. С нашим приездом молодежи стало больше, так мы и в нем создали комсомольскую организацию. И уже в августе 1956 года меня пригласили на собеседование в обком партии, предложили поработать в горкоме комсомола... В 1960 году был избран вторым секретарем Гродненского областного комитета комсомола. Я вам скажу, занимался всегда живой работой. Тогда ведь возводились такие предприятия промышленности, как азотнотуковый комбинат, прядильно-ниточная и обувная фабрики, создавался медицинский институт. Строили общежития, жилье для молодежи. Не забывали и о развлечениях для нее — устраивали концерты, танцы, которые не назывались еще дискотеками.
Будучи в Гродно, закончил аспирантуру и вознамерился даже кандидатскую диссертацию защитить. Но сделать это можно было только по конкретной практической теме. Теория же без практики мертва, и я решил уйти, как тогда говорили, на хозяйственную работу. Так очутился на обувной фабрике «Неман», на многие годы связавшей меня с кожевенной отраслью.
Партия сказала «Надо!», и поехал в Бобруйск
— Вступив в ряды КПСС в свои 24 года, я, конечно, подчинялся партийной дисциплине. Поэтому, когда в обкоме КПБ мне сообщили предложение ЦК о необходимости возглавить буквально остановившийся кожкомбинат в Бобруйске, я, как говорится, взял под козырек. Вскоре меня приветливо встретили в Бобруйском горкоме партии, возглавлял который первый секретарь Варивончик. На предприятии же столкнулся с заметным запустением — министр даже советовал заменить всех ИТР и служащих. Но это не мой метод.
Практически с тем же составом и приглашенными с родственных предприятий специалистами принялся за работу. Численность на комбинате увеличилась до 1 800 человек, а квартир строили лишь 5-6 в год. Острейшей проблемой оставалось вредное воздействие кожевенного производства на окружающую среду — по этой причине его даже хотели закрыть. Дело в том, что за сутки в 40 барабанах нашего комбината обрабатывалось химикатами до тысячи кож крупного рогатого скота, а воды от них, представлявшие довольно концентрированные рассолы, сбрасывались в канализацию. Поэтому, не останавливая производства, занялись устройством новой системы очистки сточных вод...
Как город стал родным…
— Однако за такую работу горожане тогда еще не говорили «спасибо». Слова благодарности стал слышать от кожевников после того, как занялся улучшением условий труда и быта. Обратил внимание, что до шести десятков электропогрузчиков стояли под забором из-за неисправностей в результате воздействия агрессивной среды, в которой они работали. Если железо выходит из строя, то и человеку нелегко — во внеочередном порядке сделали новые бетонные полы в «заболоченных» цехах. На участках отделки кож, где температура превышала 40 градусов, людям было невыносимо, поэтому в крышах цехов устроили огромные окна, добавившие и дневного света.
Всерьез решили побороться и с жилищной проблемой. Кожкомбинат закупил краны, бульдозеры, создал строительную бригаду из 60 человек и начал самостоятельно возводить жилье. Это тогда называлось хозяйственным способом. За два года многоэтажки предприятия заняли целый квартал на улице Либкнехта. Люди были очень признательны за полученные квартиры, да и сегодня еще благодарят — на прошлогоднем 50-летнем юбилее комбината во Дворце искусств устроили мне настоящую овацию...
… и превратился в «отчима», заставившего уехать
— В самый разгар жилищной эпопеи случился у меня конфликт с местной властью, в результате чего пришлось уехать из Бобруйска. Минлегпром СССР предложил на выбор несколько мест работы — Киев, Таганрог, Нарву. Последний город я и выбрал. Кожзавод там был новый, крупнее бобруйского, но тоже не работал. Зато в большой стране продолжала действовать традиционная партийно-комсомольская метода: если ты передовик-ударник, покажи свои способности на отстающем предприятии, выведи и его в люди. Пришлось доказывать свою состоятельность…
Как раньше за опытом ездили коллеги к нам в Бобруйск, так потом начали проводить семинары кожевников со всего Союза в эстонской Нарве. Министр даже обещал представить меня к званию Героя Социалистического Труда.
И все-таки этот город на Березине
— А потом развал Советского Союза. В начавшемся хаосе принял решение вернуться в Беларусь, откуда уже поступали приглашения. Не последнюю роль сыграло то обстоятельство, что дети оставались в Бобруйске. Но главное, мое сердце переполняла любовь к Беларуси. Не поверите, я бывал в Германии, Дании, Италии, США, Финляндии, Болгарии, Венгрии и других странах и всегда ловил себя на мысли, что лучше родины для меня не существует места.
Меня многие спрашивали: «Зачем тебе этот Бобруйск, ведь есть города получше?». А я до сих пор не могу ответить на этот вопрос. Люблю этот город на Березине, и все тут. И тут все…
***
К слову, размышляя о современных юношах и девушках, Кузьмич не предваряет на всякий случай свои монологи избитой фразой «Молодежь у нас хорошая…». Он, как говорится, раздает всем сестрам по серьгам, а какому-нибудь Сеньке достается и по шапке. В его комсомольские годы, например, молодые ребята откликались на самые разные призывы, почины. Сейчас не все такие отзывчивые. И не потому, что целины у нас нет или ударных строек мало. На его взгляд, все жизненное пространство у некоторых свелось к доллару, евро и рублю, за которыми только и перспектив что красивая жизнь с коттеджем, кроссовером, процентами в банке…
Тревожится ветеран и по поводу запредельной расслабленности отдельных парней и их подруг. В смысле употребления ими алкоголя, наркотиков, приверженности к слишком свободной любви. О грустных результатах бездумного обращения с этими «радостями жизни» напоминают ему даже на даче строевые песни, доносящиеся с территории расположенной рядом колонии для малолетних преступников…
...А на столе, не вмещающем все книги и рукописи, дожидались меж тем автора черновики новых глав его знаменитого «Дзеда Базыля», наброски стихов, которые он обязательно пошлет на родину землякам. И еще письма, пришедшие от благодарных читателей и придающие столько новых творческих сил.
Еще не осень! Михаил Сергеевич Кузьмич и сегодня все так же бодр, как и в свои комсомольские годы.
