Моя уверенность пошатнулась на открытии персональной выставки художника три года назад. Представленные живописные полотна были полны графических метафор, литературных аллюзий и показывали уже не тонкого созерцателя, а глубокого мыслителя. Философские образы сочились маслом, выпрыгивали из рам и перекрикивали друг друга. Я вернулся домой в некотором замешательстве и с теплотой посмотрел на акварельный пейзажик.
И вот сегодня я совершенно точно могу вам сказать: Кнарус — тонкий лирик. Об этом в унисон твердят полсотни акварельных листов, представленных на вновь открывшейся выставке. На ней художник смог удивить всех — и коллег по цеху, и зрителей. Ахали и восхищались и те, и другие совершенно искренне.
Примечательно, что сам Виктор Николаевич свою поэтическую сущность отрицает и говорит, что взялся за бумагу и акварель вынужденно, под давлением обстоятельств. Мол, мастерской лишили, теперь приходится творить дома на кухне. Да еще тема подоспела такая — старый Бобруйск. Хотелось, чтобы милые сердцу пейзажи были легко узнаваемыми. Отсюда и академизм.
Так-то оно так. И смена техники, и желание запечатлеть “уходящую натуру”, безусловно, повлияли на результат. Да только в итоге вместо набора ностальгических открыток вдруг зазвучала элегия. Пронзительная, как клезмерская скрипка. Та, что за душу берет и уже не отпускает. И другим, нездешним, нипочем не понять, откуда у бобруйского интеллигента эта двухтысячелетняя тоска.
Именно такой элегией, признанием в любви родному городу, представляется мне весь цикл, на создание которого у Виктора Кнаруса ушло три с половиной года. При этом, как ни парадоксально, самыми “узнаваемыми” получились именно те работы, где художник вышел за рамки “фотографичности”, дал волю экспрессии, не пожалел цвета, не убоялся линии.
Судите сами. Звенит морозным декабрьским закатом “Река Бобруйка”. Сияет лоскутным одеялом облаков небо над “Домом на Социалке”. Умытая дождями “Бобруйская Венеция” напоминает Монмартр. Туманная “Типография Непогодина” полна недосказанности. И зритель гадает, что скрыто там в тумане, за фигурой одинокого прохожего. Центральный Бобруйский рынок или Небесный Иерушалайм?
Фотографическая реалистичность? Б-же упаси! У вас плохая оптика, дорогой Виктор Николаевич! Это я вам как фотограф говорю. Но при этом каким-то чудом вам удалось запечатлеть живое лицо города, заглянуть в самую его душу. И это гораздо более ценно. Браво!
