Стася из белорусской глубинки

3060
Валентина ВИШНЕВЕР. Фото Александра ЧУГУЕВА из архива «ВБ».
Уже не вспомнить многое из периода молодости, но Стасю, человека доброго и мужественного, с необыкновенно сложной судьбой, мне не забыть никогда. В трудных жизненных ситуациях я часто вспоминала ее совет, чем-то напоминающий надпись на кольце царя Соломона: «Не горюй, все переживется, перебудется».

Западная Белоруссия, 70-е годы. После учебы в техникуме и насыщенной городской жизни я ехала на село поднимать читаемость населения, где меня, в общем-то, никто не ждал. Студенческие подруги, любимый человек - все осталось в прошлом, и, как мне казалось, безвозвратно.

Унылый пейзаж уходящего лета еще больше нагонял тоску. Колхозное поле после уборки урожая напоминало стрижку «Ежик», а высохшие цветы, покрытые дорожной пылью, походили на зимний букет. Одинокие прохожие, закрывая лицо руками от пыли, отходили в сторону, пропуская наш автобус. Сушь, безветрие, на небе ни одного облачка.

Секретарь сельского Совета, уставившись в мой кожаный чемодан, задумчиво, с паузами, протянула:

- Куда же мне вас поселить, молодой специалист, а? Если только Станислава Францевна возьмет, у нее жил студент-практикант сельхозинститута, на той неделе съехал. Ну, пойдемте, если уж не возьмет, переночуете у меня, а там что-нибудь придумаем.

Во дворе небольшого голубого домика было чисто убрано. Под окнами росли аккуратно подвязанные георгины, а возле дверей на пестром домотканом коврике мирно дремала трехцветная кошка. Нутром я почувствовала, что хозяйка дома, видимо, фанатичная чистюля, и как было уже однажды, во времена моего студенчества, мыть полы мне придется в три приема.

Дверь открыла женщина средних лет в цветастом фартуке. Темные волосы покрывал светлый ситцевый платок, из-под которого выглядывал выбившийся локон. Подрумяненные щеки, и слегка тронутые помадой губы, что нехарактерно для сельских женщин, придавали лицу свежий вид. Лишь морщинка между бровей и грустные карие глаза делали ее лицо не по возрасту серьезным. Левую руку, плечо которой, как мне показалось, было тоньше правого, она как-то неестественно держала за нагрудником фартука.

Женщина приветливо поклонилась и пригласила нас войти. Она хромала, подтягивая левую ногу, но делала это легко, что совсем не портило ее походку.

- Праходце, сядайце, - открыв дверь в «чистую» половину дома, предложила хозяйка. Я не решилась пройти по идеально чистому полу в туфлях и незаметно сняла их у двери.

- Станислава Францевна, вот привела вам молодого специалиста, заведовать библиотекой будет. Не возьмете на квартиру? - робко спросила секретарь и, немного погодя, добавила:

- Не можем мы молодежь пока обеспечить жильем. Вы же знаете, что строится колхозная гостиница, но когда ее сдадут?

- Чего ж не взять такую файну дивчину, - загадочно осмотрев меня, улыбнулась хозяйка.

Проводив секретаря, Станислава Францевна со знанием дела распорядилась:

- Спать будешь в спальне. Вещи повесь в шкап, чтоб не пылились, там и мои, но разместишь, места хватит.

- Зови меня Стасей, рановато еще по отечеству, придумала что- то секретарка, - недовольно возразила Станислава Францевна и добавила:

- На ужин драников напечем, не возражаешь?

Я не возражала и вызвалась помочь. Стася принесла из сеней корзину с картошкой и, тяжело опустившись на табурет, приказала:

- Я буду чистить, а ты терти.

Застелив подол тряпкой, она положила картофелину на колено и, ловко придерживая ее большим пальцем одной правой руки, начала чистить. Затаив дыхание от удивления, я наблюдала за этим процессом и не могла произнести ни слова. Наконец, придя в себя, я предложила помощь.

- Не надо, я привыкла, мне не тяжело. Возьми лучше в шкапчике миску и терку.

Ужин наш затянулся до полуночи. Мы ели горячие драники с холодным молоком и все говорили и говорили. Сначала я плохо понимала хозяйку, разговаривающую сразу на трех языках, но постепенно привыкла и даже некоторые слова стала позже употреблять сама.

Стасю интересовало все: и кто мои родители, и есть ли у меня братья, сестры, и откуда я родом, где училась. Особенно осторожно она почему-то поинтересовалась наличием у меня молодого человека.

Или от усталости из-за дальней дороги, или от общения с моей необычной хозяйкой я долго не могла уснуть. Я ничего тогда не понимала в болезнях, но то, что Стасина инвалидность не результат травмы, мне было понятно. Как же она живет и обслуживает себя одна? Только потом я узнала, как долго Стася училась все делать одной рукой.

Утром меня разбудил монотонный шепот молитвы:

- ....помоги мне во всякое время во всяком деле и избавь меня от всякой земной злой вещи и диавольского соблазна и спаси меня и помоги мне сделаться достойной Твоего вечного Царства. Прости мне мой смертный грех и не наказывай более.

Чтобы не беспокоить хозяйку, я дождалась окончания молитвы и тихонько вышла из спальни. Стася стояла около иконостаса и прикладывалась к ликам святых.

Проведать меня на зимних каникулах собрался мой студенческий друг Алесь. Он написал, что соскучился, и хоть дорога не близкая, все же приедет. Мы со Стасей сделали уборку в доме, напекли белорусских коржиков, купили у соседки хороший самогон.

- У тебя, хлопче, к моей квартирантке намерения серьезные, или так, пустое баловство? - не дав толком опомниться Алесю с дороги, выпалила за обедом Стася. Алесь, слегка смутившись, улыбнулся и утвердительно кивнул.

- Разве я поехал бы зимой в такую даль, если б несерьезно?

- Ну, кто вас мужиков знает, какие у вас бывают намерения, - придавая голосу угрожающий тон, сощурила глаза Стася.

Вечером хозяйка распорядилась:

- Гостю постелю в боковке за печкой, не обессудь, вы не венчанные, спать вместе не положено.

Меня смущало ее слишком строгое отношение к Алесю, и в то же время умиляло какое-то оберегающее материнское отношение ко мне.

После отъезда гостя Стася как-бы подвела итог:

- Хороший хлопчик, скромный, серьезный.

Мне было непонятно ее двоякое к нему отношение, и я не выдержала:

- А чего же ты с ним так строго разговаривала?

Стася тяжело вздохнула, нервно поправила платок и присела за стол.

- Ладно, расскажу я тебе, в чем дело.

***

- Было это лет пятнадцать назад. Приехали к нам в колхоз строители, телятник строить. Квартировал у нас один, Степаном звали, с Украины родом. Влюбилась я по уши, файны был хлопец, что и говорить. Стася тяжело вздохнула и немного помолчав, продолжила. Мне тогда показалось, что и он меня любит, хоть и не говорил об этом, но красиво ухаживал, ласковый был. Мама меня предупреждала, чтоб не наделала глупостей, но разве молодые слушают родителей? И случилось то, что искалечило мне жизнь.

О том, что жду ребенка, я сначала сказала Степану. Это известие он воспринял спокойно, но зарегистрироваться не предложил, - Стася кончиком платка смахнула набежавшую слезу и задрожавшим голосом продолжила.

- Вскоре телятник был построен, и строители уехали. Степан обещал приехать в отпуск, но не приехал и даже не написал письма. Маме рассказать о своей беде я побоялась, а вот подруге доверилась.

- Не волнуйся, срок небольшой, дело поправимое, - со знанием дела успокоила меня Геля. - Я знаю в райцентре женщину, она помогает.

Но «помощь» закончилась больницей со страшным диагнозом  - инсульт. И пожизненной первой группой инвалидности. Мама не смогла пережить этого горя и вскоре умерла от сердечного приступа, а отец погиб давно, на валке леса, когда Стася с братьями была еще школьниками.

- Братья живут в Гродно, крепко живут, мне помогают, - не без гордости закончила свой рассказ Стася.

Что я могла ей сказать, как поддержать и успокоить? Я молча обняла ее за худенькие плечи.

 - Бедная ты моя!

Расставались мы со Стасей тяжело. Закончился срок моей последипломной отработки, и я решила уехать. Село меня тяготило. Не было здесь интересного общения, культурный досуг ограничивался танцами в клубе по выходным. Да и Алесь не мог дождаться моего возвращения.

Весь день накануне отъезда Стася собирала меня в дорогу. Напекла коржиков, зажарила утку, принесла с сеней кусок палендрицы (это родителям гостинец). Я ей тоже помогала, но у меня все валилось из рук. Прощаясь, мы обнимались, плакали, присаживались «на дорожку», вспоминали о какой-то забытой вещи, укладывали ее, и снова обнимались.

Потом была переписка. Стася писала мне трогательные письма с рисунками и гербариями, пахнущими ее двором. Она хорошо рисовала, и я советовала ей заняться этим серьезно, ведь правая рука у нее была здоровой.

Я тоже писала, но года через два адресат выбыл. Куда подевалась Стася, неизвестно. Не догадалась я тогда написать соседям и узнать о ее судьбе.

Жизнь и меня закружила, завертела, забросила в далекие края. Много испытаний пришлось преодолеть, но в трудные минуты я всегда вспоминала Стасю, и это мне очень помогало.